И.А. Цветков

Статья опубликована: Americana. Вып. 11. Волгоград, Изд-во ВолГУ, 2010.

Еще десять лет назад даже постановка вопроса о научном соперничестве США и Китая казалась абсурдом: это было уравнение с несопоставляемыми величинами. Несмотря на бурный рост, китайская экономика всецело зависела от импортируемых технологий, а о китайской науке мало кто слышал. Нельзя сказать, что сегодня ситуация изменилась кардинальным образом, однако тема превращения Китая в один из центров мирового научно-технического развития возникает на страницах популярных и академических изданий все чаще, особенно в связи с публикацией новых данных о международных расходах на НИОКР, численности ученых в различных странах, количестве выданных патентов и т.п.

Политика китайских властей в научно-технической сфере, проводимая с середины 1990-х гг. (а по некоторым направлениям и с конца 1980-х) сегодня начинает приносить свои плоды. Индикаторы научного роста идут вверх, что особенно бросается в глаза на графиках, сопоставляющих развитие Китая и других стран, включая США. Вне всякого сомнения, эти визуальные образы уже оказали существенное влияние на политику многих государств, лидеры которых почувствовали себя не вполне уютно на фоне столь впечатляющих успехов «Срединной империи». Знание о том, что научно-технический прогресс в значительной степени определяет расстановку сил в современной международной системе, на теоретическом уровне было общеизвестным уже в 1980-е гг., однако только диспропорциональный рост одного из международных игроков заставил политиков перейти от общих рассуждений к составлению конкретных проектов перехода к «инновационной экономике». В этом смысле, китайский «научный бум» имел благоприятные последствия для России, так как он выполнил функцию «грянувшего грома», согласно известной поговорке.

Вместе с тем, количественные показатели китайского успеха, конечно же, должны быть сопоставлены с качественными. Вопрос о том, возможно ли в принципе в современном мире за 10-15 лет обеспечить лидирующие позиции государства в сфере высоких технологий за счет одной лишь грамотно выстроенной научно-технической политики, остается открытым. Не вполне ясно, какие условия необходимы для перехода науки в состояние стабильного самовоспроизводства, когда не только политическая воля и финансовые потоки, но и внутренняя логика развития научного сообщества превращается в значимую движущую силу.

В настоящей статье мы попытаемся произвести краткий анализ итогов научно-технического развития Китая и США на протяжении последнего десятилетия и выяснить, что скрывается за некоторыми количественными показателями роста, насколько близки перспективы превращения КНР в подлинного лидера мировой науки. В своих выводах мы будем опираться на наукометрические индикаторы, опубликованные Национальным научным фондом США, Организацией экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) и Всемирным банком, а также результаты специальных исследований, проведенных отечественными и зарубежными специалистами.

Феномен научного роста Китая

Согласно публикуемым в последние годы данным, китайская наука на протяжении первых десятилетий XXI в. добилась серьезных успехов. За 1999-2007 гг. Китай вышел с шестого на третье место в мире по общим затратам на НИОКР (после США и Японии; по другой системе подсчета – даже на второе место после США), с девятого на второе место после США по численности научных публикаций[1]. В 1999 г. в Китае было почти в три раза меньше ученых, чем в США, а в настоящий момент Китай уже опережает США (и все остальные страны) по этому показателю[2]. Ни одна другая страна мира в рассматриваемый период не демонстрировала даже близко похожих темпов роста основных наукометрических индикаторов.

Если сопоставлять взрывоподобный рост китайской науки с ростом ВВП – налицо более высокая динамика научно-технического прогресса по сравнению с прогрессом экономическим. Средний ежегодный рост расходов Китая на НИОКР в 1996-2006 гг. превысил 20%, тогда как китайский ВВП рос в этот период, в среднем, на 10%. Еще более удивительно, что, несмотря на столь значительный рост расходов на науку в абсолютных величинах, в отношении к ВВП он не достиг еще даже среднестатистического для стран ОЭСР показателя в 2,5% и составлял в Китае в 2006 г. лишь 1,41%. Это свидетельствует о наличии серьезного потенциала дальнейшего роста: достижение уровня в 2,5% запланировано в китайской программе научно-технологического развития на 2006-2020 гг.[3]

Китайская экономика уже сейчас демонстрирует очень неплохой показатель по доле высокотехнологичных товаров в экспорте (30% в 2007 г.)[4] Китай производит сегодня 20% мирового высокотехнологичного экспорта (а в 2001 г. производил лишь 10%). Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что до 90% китайских экспортных высокотехнологичных товаров произведено филиалами транснациональных корпораций. Доля же высокотехнологичных товаров в продукции большинства национальных китайских компаний – всего лишь 2-3%[5].

В 2001 г. графики роста числа публикаций китайских ученых и доли высоких технологий в экспорте пошли вверх под крутым углом практически одновременно. Это позволило некоторым неискушенным наблюдателям указать на китайский пример как на доказательство быстрой окупаемости инвестиций в науку, взаимосвязь успехов в науке и экономике. Однако нетрудно заметить, что в этот же период существенно сокращается доля США в мировом экспорте высокотехнологичных товаров. И произошло это не из-за того, что американская наука «выкинула белый флаг» перед превосходящими силами китайских коллег, а стало следствием перевода высокотехнологичных производств ТНК в Китай. Одним из важных факторов, повлиявшим на эту географическую перегруппировку, стало появление в КНР значительной прослойки квалифицированных работников, требующих за свой труд умеренную заработную плату. Достижения сферы образования, а не науки выступили, таким образом, в роли главного фактора роста высокотехнологичного сектора китайской экономики. Судить же об эффективности научной политики КНР на основании публикуемых количественных показателей, похоже, несколько преждевременно.

Результаты исследований научно-технической политики китайского правительства показывают, что в последние 10-15 лет оно много и целенаправленно работало именно над экстенсивными показателями научного роста, плоды чего мы и можем наблюдать в публикуемой статистике. Однако на вопрос о том, привело ли это уже к качественным прорывам в фундаментальных исследованиях, существенным технологическим новациям, специалисты (включая китайских) чаще дают отрицательный ответ. Кстати говоря, львиная доля растущих научных бюджетов идет в Китае на поддержку прикладных разработок, фундаментальной науке остается не более 3%. В США этот показатель равен 18%[6].

Оценить качественную сторону научных достижений Китая гораздо сложнее, чем количественную, т.к. здесь мы можем руководствоваться, в основном, лишь косвенными оценками. В высказываниях российских ученых, знакомых с публикациями китайских коллег, часто просматриваются скепсис и недоверие. Вот, например, характерное утверждение: «Я не знаю как в остальных дисциплинах, но биологические статьи китайские, или сделанные с участием ключевым китайцев (американских китайцев даже), на 60-80 проц. просто вранье»[7]. По словам одного из участников обсуждения темы на сайте Газета.Ru: «Рост армии ученых в Китае четко сопровождается падением среднего уровня публикаций. Китай просто идет старым советским путем. Вкладывает массу средств без какой-либо эффективной организации... И производится громадное по-китайски количество якобы ученых»[8].

Большинство подобных высказываний трудно подтвердить или опровергнуть, тем более, что их авторы обычно не приводят каких-либо конкретных примеров. Однако широкое распространение скептических оценок китайских научных достижений следует признать феноменом общественного сознания, причем феноменом международным: подобное отношение высказывают не только российские наблюдатели. Еще одним косвенным подтверждением «дутого» характера многих китайских научных достижений можно признать значительное увеличение патентных исков со стороны Международной торговой комиссии в отношении китайских компаний после 2000 г. И дело здесь не только в присоединении Китая к ВТО: более половины споров было разрешено в пользу иностранных держателей патентов. Соответственно, рост численности патентов, выдаваемых китайским исследователям, может быть скорректирован в сторону уменьшения, притом, что в этой сфере китайцы и так не показывают пока выдающихся результатов (особенно по данным международного патентного бюро США: у Китая в 2008 г. – 1225 патентов, у США – 77501)[9].

Исследователи научно-технической политики Китая указывают на ее внутреннюю противоречивость. Например, китайские власти планируют, одновременно, наращивать импорт технологий и долю «инноваций национального происхождения» в экспорте[10]. Вряд ли здесь мы имеем дело с недостаточной продуманностью плана, скорее наоборот: китайские политики исходят в своих расчетах из глобального характера современной науки. Все новые и новые десятки и сотни тысяч китайских ученых работают не над созданием альтернативной инновационной системы, а над интеграцией в существующую. Взрывоподобный рост числа публикаций в англоязычных журналах – еще одно тому подтверждение. Безусловно, за данной стратегией можно увидеть расчет на постепенное выравнивание научно-технического потенциала, с последующим использованием получаемых результатов, в том числе, и для военных разработок. В каком-то смысле, китайские власти пытаются повторить на научном поле историю своего экономического успеха: политика экономической открытости внешнему миру привела в итоге к росту национального благосостояния. Почему бы не использовать эту эффективную стратегию еще раз?

Сдает ли позиции американская наука? 

По многим показателям международное доминирование США в научно-технической сфере постепенно сокращается. Некоторая обеспокоенность этим обстоятельством стала проявляться в публикациях американских специалистов уже на рубеже 20-21 веков. Речь шла о снижении доли США в количестве полученных патентов, научных публикаций, производстве высокотехнологичной продукции. Впрочем, почти всегда отмечалось лишь относительное сокращение, в абсолютных величинах большая часть американских наукометрических показателей продолжала расти[11].

Даже экономический кризис не стал катастрофой для американской науки (притом, что более 70% ее финансирования идет из бизнес-источников). В 2008 г. финансирование НИОКР выросло на 6,5%, хотя рост ВВП составил лишь 3,3%[12]. Мы видим, что тенденция превышения роста расходов на науку над экономическим ростом, фиксируемая в Китае, заметна также и в США. Как и в Китае, существенное увеличение разрыва между этими двумя показателями произошло в США за последние годы. Если взять временной промежуток в 20 лет (1988 – 2008), мы увидим, что средний рост расходов на НИОКР в США был в этот период практически равен росту ВВП (5,6 и 5,3% соответственно)[13]. Соответственно, и отношение расходов на науку к ВВП оставалось стабильным в районе 2,5% или незначительно увеличивалось.

В случае с финансированием науки рост парадоксальным образом можно рассматривать как своеобразный индикатор наметившегося или давно присутствующего отставания. Хотя феномен роста расходов на НИОКР приобрел в современном мире почти универсальный характер (по крайней мере, среди государств, обладающих национальной научной инфраструктурой), далеко не все политические и бизнес-элиты делают ставку на постоянное увеличение процента научных расходов относительно ВВП. Из 30 стран-членов Организации экономического сотрудничества и развития только в 12-ти в период с 2001 по 2007 произошло увеличение этого показателя. И США здесь далеко не среди лидеров. Увеличение доли инвестиций в науку, произведенное правительствами Кореи, Австрии, Испании или Португалии гораздо выше. А в таких странах, как Канада, Словакия или Швеция наблюдается отрицательная динамика: расходы на науку относительно ВВП сокращаются[14]. Это можно объяснить разным пониманием приоритетов национального развития (политического и экономического) и осознанием факта, что на определенном этапе дальнейшее наращивание финансирования науки уже не приносит желаемых результатов. Характерен пример со Швецией: даже после всех сокращений, страна сохраняет мировое лидерство по отношению расходов на НИОКР к ВВП (3,7% в 2008 г.)[15], и национальные расходы на науку ежегодно растут, хотя и не так быстро, как раньше.

Логика бизнесменов и политиков в отношении расходов на НИОКР, в принципе, может совпадать, но принято считать, что первые чаще заинтересованы в краткосрочной, а вторые – в долгосрочной их эффективности. Когда политик принимает решение об увеличении расходов на науку, он чаще исходит из стратегической оценки перспектив национального развития, хотя и представители крупного бизнеса, в принципе, могут быть не чужды такого понимания (особенно, если они однозначно увязывают национальное благополучие со своим индивидуальным процветанием, что обычно случается в странах с развитой и стабильной рыночной экономикой).

В США рост расходов на науку в последние годы идет, в основном, за счет частных источников. Если бы американский бюджет НИОКР ограничивался государственными деньгами, разрыв между США и другими участниками мировой научной гонки сокращался бы гораздо быстрее. На наш взгляд, данное обстоятельство можно считать косвенным подтверждением устойчивых позиций США в мировой науке. Среди американских политиков не заметно паники. Несмотря на отдельные алармистские заявления, представители американской элиты чувствуют себя достаточно уверенно и не видят прямой кратко– и даже среднесрочной угрозы со стороны Китая или других претендентов на «научный трон».

Это подтверждается также и тем, что финансирование фундаментальных исследований, в отличие от прикладных, в период после 2001 г. периодически сокращалось даже в абсолютных цифрах. А выделение средств на фундаментальную науку в США всегда было прерогативой правительства и университетов, а не частного бизнеса (который финансирует не более 15-20% фундаментальных исследований). Иными словами, власти и университетская элита США, в условиях растущего бюджетного дефицита, сознательно шли на снижение научных затрат, в то время как многие страны их повышали под лозунгами построения «инновационной экономики». Помимо прочего, из этого следует, что сам лозунг «модернизации» малоинтересен Соединенным Штатам, для которых научно-технический рост давно превратился из политического проекта в «норму жизни», естественное состояние социума.

Спокойное отношение американской политической и интеллектуальной элиты к перспективам национальной инновационной экономики базируется не только на осознании сохраняющегося разрыва в объемах финансирования НИОКР(даже после того, как Китай вышел по этому показателю на второе-третье место в мире, США опережают его в два раза), но и на вере в способность сложившейся экономической системы усваивать инновации на порядок эффективнее ближайших конкурентов. По словам А. Сегала, автора книги «Цифровой дракон: высокие технологии в китайской экономике»: «Американские компании должны обеспечить приоритетное внедрение на рынке США хороших идей, вне зависимости от того, где они были впервые сформулированы»[16]. В этой фразе можно усмотреть целую инновационную философию, программу реагирования на научно-технологические проекты других участников мировой системы. Эта философия типично американская, восходящая к доктринам свободы торговли и «открытых дверей». Действительно, в глобальной системе так уж ли важно место производства инноваций? Необходимо лишь в этом месте присутствовать (здесь главная надежда США – транснациональные компании), чтобы не упустить из виду судьбоносных научных открытий. А дальнейшее их внедрение и использование в национальных интересах США – лишь дело техники. Как отмечает тот же А. Сегал, даже в военной сфере США давно уже не рассчитывают всецело на предотвращение распространения новейших технологий. Преимущества, которые имеет над противником американская армия, базируются не столько на оригинальных технических решениях, сколько на их умелом и системном использовании.

Наряду с деньгами и эффективными общественными институтами, третья основа научно-технического преуспеяния США – люди, в том числе квалифицированные специалисты, «утекающие» из других стран. Почти 40% американских ученых и инженеров родились за пределами США, причем доля «интеллектуальных иммигрантов» среди держателей магистерских и докторских степеней постоянно растет (в 2003-2007 г. на 2%)[17]. Это значит, что осуществление политики «возвращения умов» различными странами, в том числе главными поставщиками квалифицированных кадров в США - Индией и Китаем, - пока не привело к заметным для американской науки результатам. Если обратный поток и есть, он компенсируется встречным, почти не ослабевающим движением.

Интеллектуальные мигранты из Китая и Индии далеко опережают другие страны по такому важному показателю, как процент докторов наук, оставшихся в США через пять лет после получения степени (остаются более 80% индийцев и более 90% китайцев). И если, в случае с Индией, наметилось некоторое сокращение доли оставшихся, китайские доктора наук совсем не спешат воспользоваться благами, предлагаемыми вернувшимся ученым пекинским правительством[18]. Возможно, именно этот показатель следует признать самым существенным индикатором сохраняющегося разрыва между американской и китайской наукой.

Выводы

Результаты нашего краткого исследования показывают, что при оценке роста количественных показателей научно-технического прогресса Китая следует учитывать целый ряд факторов, влияющих на динамику этого роста. Грамотная политика властей, в сочетании с очередной фазой развития глобальной экономической системы, создали предпосылки для возникновения феномена «стремительного подъема» китайской науки, который, вместе с тем, носит пока преимущественно экстенсивный характер.

Хотя набирающая сегодня обороты «научная гонка» выглядит, в целом, гораздо привлекательней «гонки вооружений» времен «холодной войны», необходимо понимать, что перенесение спортивно-соревновательной психологии на сферу международных отношений чревато рядом неприятных последствий. Стремление не отстать от конкурентов, поднять национальный престиж за счет валового числа публикаций или «накручивания» индекса цитирования сомнительными методами, может отвлечь от действительно насущных задач, стать препятствием для создания прочных оснований стабильной и эффективной инновационной экономики.

За счет выгодной экономической конъюнктуры, и некоторых объективных преимуществ (в том числе демографических) Китай обладает здесь определенным запасом ресурсов и пространством для маневра. Другие страны, включая Россию, могут просто-напросто не рассчитать свои силы, стремясь обеспечить сопоставимые с Китаем количественные показатели научно-технологического роста. Похоже, что лидеры США достаточно трезво оценивают ситуацию и не стремятся противопоставить действиям Китая какую-то специальную стратегию, полагаясь больше на внутренние преимущества американской системы производства и внедрения инноваций. Многие имеющиеся данные, прежде всего о масштабах финансирования науки в абсолютных величинах, патентной активности и потоках «интеллектуальной миграции», показывают, что для подобных оценок у американской стороны имеются вполне достаточные основания.