На главную страницу


А.И. Кубышкин, И.А. Цветков

Статья опубликована: Университетские учебники по истории США как индикатор состояния российской американистики // Россия и США на страницах учебников: опыт взаимных репрезентаций / Ин-т Кеннана Международного науч. Центра им. В. Вильсона.  Волгоград, 2009. С. 181-207

 

Университетские учебники во второй половине ХХ в. приобрели для отечественных академических дисциплин особое, статусное, значение. Их наличие или отсутствие рассматривалось в качестве подтверждения зрелости и обоснованности претензий данной дисциплины на самостоятельное место в академическом универсуме. Советская американистика, начавшая свое институциональное оформление в СССР лишь в 1950-е гг., успела до окончания «холодной войны» пройти несколько стадий становления, но была все же далека от состояния «устойчивого равновесия», что выразилось, в частности, в отсутствии качественного обобщающего учебника по истории США от колониального периода до наших дней.

Академическая логика требовала первоначального освоения предметного поля строго научными монографическими текстами, на базе которых в дальнейшем могли быть написаны университетские учебники. В связи с этим, во многих случаях, труды советских ученых, по сути представлявшие собой учебники по отдельным периодам американской истории, именовались монографиями и по своей структуре были чем-то средним между классической монографией и учебником. На этой достаточно продолжительной по времени «монографической» фазе советскую американистику и застали события конца 1980 – начала 1990-х гг., в результате которых была разрушена идеология, породившая и на протяжении долгих десятилетий питавшая советские общественные науки.


Американистика оказалась в числе наиболее пострадавших дисциплин, т.к. ее цели, задачи и методы были идеологизированы сильнее других научных направлений, в силу статуса США как главного оппонента СССР в «холодной войне». Вместе с тем, полного институционального и методологического крушения американистики как академической дисциплины не произошло, многие исследователи-американисты сумели в новых условиях убедительно доказать, что их научная квалификация держалась не только на умении грамотно согласовывать публикуемые тексты с идеологическим каноном, но и на владении обширным фактическим материалом по истории и современным проблемам Соединенных Штатов. То, что не удавалось сделать в советский период, было реализовано в 1990 – 2000-е гг., когда наконец-то появилось несколько обзорных вузовских учебников по истории США и, таким образом, с формальной точки зрения, отечественная американистика достигла «зрелой» фазы своего развития.

В настоящей статье мы попытаемся рассмотреть эволюцию российских университетских учебных текстов по истории США на протяжении ХХ – нач. XXI вв., проанализировать их содержание, выявить особенности внутренней организации, а также попробовать ответить на вопрос: что, кроме идеологического прессинга, мешало и мешает отечественным американистам публиковать университетские учебники, которые могли бы на равных конкурировать с зарубежными аналогами?

Сразу оговоримся, что вне поля нашего внимания останутся так называемые общие учебники по новой и новейшей истории[1], в которых история США представлена в качестве составного фрагмента общемирового исторического процесса. Специального анализа требуют и многочисленные учебные и учебно-методические пособия, опубликованные региональными издательствами и высшими учебными заведениями в последние 15 лет. Предметом нашего обзора станут только специальные учебники по истории США, главным образом по гражданской и политической.

Первые российские обобщающие и обзорные труды по истории США, которые можно отнести к категории университетских учебников, появляются в последней четверти XIX – начале ХХ веков. Сначала московский историк С.Ф. Фортунатов (брат выдающегося русского лингвиста Ф.Ф. Фортунатова) и известный социолог М.М. Ковалевский, затем еще один социолог П.Г. Мижуев и историк А.В. Бабин представили отечественной публике свод некоторых базовых сведений об истории американской нации, устройстве ее весьма специфических по тем временам политических институтов[2]. В значительной степени эти издания были результатом преподавательской деятельности уважаемых авторов, являлись, по-существу, опубликованными курсами лекций[3].

Один из наиболее авторитетных американистов советского и постсоветского периода, академик Н.Н. Болховитинов, который много занимался историографическими сюжетами и на протяжении нескольких десятилетий был кем-то вроде «хранителя дискурса» в отечественной американистике, признав определенные заслуги наших дореволюционных специалистов по США, вынес им, тем не менее, достаточно суровый приговор. Все они были отнесены к категории «компилятивистов», то есть не самостоятельных исследователей, составивших свои обзоры по материалам нескольких фундаментальных трудов европейских и американских авторов Исключение Н.Н. Болховитинов делал лишь для М.Я. Острогорского, исследование которого об американских политических партиях и выборах[4] он считал самостоятельным и подлинно научным[5]. Соответственно, Н.Н. Болховитинов отказывал Фортунатову, Мижуеву, Бабину и некоторым другим авторам дореволюционного времени в праве считаться основателями российской американистики. По Болховитинову, американистика возникла только тогда, когда наши ученые приступили к работе с первоисточниками, и когда возникла соответствующая институциональная база, в виде сектора, а затем и отдельного института в системе Академии наук, т.е. в 1950 – 1960-е гг. Следуя этой логике, достойный университетский учебник мог появиться не раньше конца 1960-х гг., всё же опубликованное раньше лишь использовалось в качестве учебника, то есть было неким суррогатом по принципу «на безрыбье и рак рыба».

Вместе с тем, какие-то учебные тексты существовали, использовались, и поколения российских, а затем советских студентов первой половины ХХ в. не оставались в полном информационном вакууме по части американской истории. К названным дореволюционным «компиляторам» быстро прибавились компиляторы советские, представившие американскую историю (или ее отдельные периоды) в идеологически актуальном свете борьбы угнетенных масс с эксплуататорами (или «эксплоататорами», как тогда принято было выражаться). Здесь чаще всего упоминается имя Д.О. Заславского, журналиста, который в популярном виде изложил основные события истории США в нескольких довольно обстоятельных книгах[6].

Качественный скачок (опять таки, согласно оценке Болховитинова) произошел в результате публикации монографии А.В. Ефимова «К истории капитализма в США»[7], на которой было воспитано целое поколение советских американистов. Алексей Владимирович Ефимов – член-корреспондент АН СССР с 1939 г., заведующий кафедрой новой и новейшей истории МГУ, декан исторического факультета МГУ, впоследствии и профессор МГИМО. В дальнейшем А.В. Ефимов приобрел широкую известность как автор знаменитого школьного учебника по новой истории, выдержавшего с 1940 г. более 300 изданий, что можно считать своеобразным рекордом.

Монография А.В. Ефимова выполнила функцию учебника в условиях отсутствия учебника как такового. Как установочный текст эта книга обладала рядом преимуществ: она содержала внятную марксистскую схему-интерпретацию истории США как истории капиталистического общества, не производила впечатления совсем уж «зубодробительного» идеологического евангелия, оставляла некоторый простор для дискуссий и поиска альтернативных объяснений, естественно, не выходящих за пределы формирующегося марксистского канона.

Необходимо заметить, что в 1930-е гг. в силу известных исторических и политических обстоятельств академическое сообщество окончательно утратило самостоятельность в подготовке учебных текстов. Содержание знаменитого постановления Совнаркома и ЦК ВКП(б) от 16 мая 1934 г. «О преподавании гражданской истории в школах СССР» подразумевало, что импульс «учебникописания» мог исходить исключительно от высших партийно-политических инстанций, самостоятельное творчество и инициатива снизу здесь были совершенно недопустимы. Несмотря на то, что в этот период были предприняты значительные усилия по возрождению традиционных институциональных основ университетской и академической жизни – восстановление ученых степеней и званий, укрепление кафедральной системы и т.д. – роль научного сообщества в изучении и обсуждении насущных проблем исторического развития, тем не менее, неуклонно сокращалась. Преподавание гражданской истории стало рассматриваться властями в качестве основы патриотического воспитания в духе марксистского и ленинско-сталинского учения, преподавание же истории капиталистических стран должно было формировать и конкретизировать «образ врага» в массовом сознании.

Рассмотрение учебников как, по-преимуществу, средств идейно-политического воспитания возлагало на их потенциальных авторов исключительную ответственность. История с разгромом известной монографии В.И. Лана 1947 г.[8] (которая при определенных условиях вполне могла бы превратиться в добротный университетский учебник по новейшей истории США) лишний раз указала советским ученым на риск, связанный с попытками самостоятельной концептуализации исторических эпох, даже если автор всячески стремился подчеркнуть свою лояльность и следование марксистско-ленинско-сталинской идеологии (сама эта идеология могла быть в любой момент заново переопределена политическим руководством).

В этой связи появление в 1950-гг. целой серии обзорных работ по истории США, «протоучебников» по своей сути и функциям, было свидетельством изменения не столько академического, сколько политического климата в СССР после смерти Сталина. Считается, что институциональному рождению советской американистики немало способствовала «холодная война», необходимость пропагандистского развенчания Соединенных Штатов. Однако мы видим, что хронологически первый всплеск академической активности в сфере изучения США приходится в СССР все-таки на годы «разрядки» 1950-х, когда стремление пропагандистских разоблачений сосуществовало со стремлением понять идеологического противника и установить с ним некий modus vivendi. В этой ситуации воспитание нового поколения американистов, которые должны были идеологически обеспечивать противостояние с США, возможно, на протяжении многих десятилетий, уже не выглядело бессмысленной тратой ресурсов, каковым оно, по-видимому, представлялось Сталину, который собирался разрубать узел отношений с США быстро и решительно.

А.В. Ефимов, ставший к тому времени членом-корреспондентом Академии наук, как нельзя лучше подходил на роль первопроходца на скользком и все еще опасном пути написания истории страны – главного оппонента Советского Союза на мировой арене. Его опыт 1955 г. оказался успешным, в том смысле, что за публикацией «Очерков истории США. От открытия Америки до окончания Гражданской войны»[9] не последовало никаких санкций и кампаний по идеологическому развенчанию. В 1958 г. вышло второе издание «Очерков», а в 1956 г. еще один автор советских школьных и вузовских учебников по новой истории, профессиональный американист Л.И. Зубок довел изложение американского исторического материала до 1918 г.[10] Через некоторое время Н.Н. Яковлевым была опубликована и «Новейшая история США» (1961)[11].

«Хрущевско-брежневский» период развития советской американистики отличался впечатляющим институциональным ростом (на это время приходится создание ряда академических и университетских центров изучения США), а также активной деятельностью десятков исследователей, целиком посвятивших себя изучению Соединенных Штатов. Центры американистики складывались главным образом в Москве – МГУ, МГИМО, Центр североамериканских исследований в Институте всеобщей истории АН СССР и Ленинграде – ЛГУ, ЛГПИ им Герцена, сектор в Ленинградском отделении Института истории АН СССР. Впоследствии группы и центры изучения американистики возникли и в других крупных университетских центрах – Горьком (Нижнем Новгороде), Куйбышеве (Самаре), Томске, Иркутске.

Академическое самовоспроизводство американистов как особой профессиональной группы внутри советского ученого сообщества было бы невозможным без набора учебных канонических текстов, которые должны были все время пополняться и корректироваться. Несмотря на то, что система таких учебных книг включала в себя к началу 1980-х гг. довольно много наименований[12], ни одна из них не могла претендовать на роль единого обобщающего курса, включающего обзор всех периодов американской истории от колониального периода до современности. Исключение составляли, пожалуй, лишь двухтомные «Очерки новой и новейшей истории США» под ред. Г.Н.Севастьянова, но, опять же, они представляли собой сугубо академическое, а не учебное издание.

Надо сказать, что вплоть до крушения Советского Союза никто из отечественных американистов так и не решился взять на себя ответственность по написанию подобного учебника. Буквально в последний момент, когда горбачевская перестройка уже всерьез размывала идеологические основания отечественных социальных наук, академическая советская американистика подвела итог своим многолетним штудиям в 4-х томной «Истории США», изданной в 1983-1987 гг.[13] По стилю и содержанию это был, конечно, не учебный, а научный проект, но его авторы, безусловно, рассчитывали, что ссылка на «Историю США» будет присутствовать в списках обязательной литературы для студентов-американистов. Хотя споры о роли и значении четырехтомника не утихают и поныне, необходимо признать, что для современного студента он представляет интерес, скорее, уже как историографический памятник эпохи, а не как источник актуальной научной информации.

В постперестроечный период количество публикуемых текстов о США значительно возросло по сравнению с советскими временами, особенно это стало заметно по мере распространения интернет-коммуникаций. Академическое и университетское сообщество (к которым в СССР примыкали еще и многочисленные «журналисты-международники») утратили монополию на формирование образа Соединенных Штатов в российском массовом сознании. Новые и небезуспешные попытки конструирования антиамериканского дискурса в «путинской» России осуществлялись, в основном, в обход профессиональной корпорации американистов, преимущественно через контролируемые правительством медиа каналы.

Проблема учебных пособий по истории США, хоть и под другим углом, нежели в советские времена, снова вышла на передний план и отечественные ученые, в меру своего понимания ситуации, попытались ее решить. Интересно, что среди авторов постсоветских учебников по истории США (и даже отдельных глав в учебниках по новой и новейшей истории) почти нет молодых американистов, сформировавшихся в качестве ученых после 1991 г. Авторы опубликованных пособий – Б.Д. Козенко, Г.Н. Севостьянов, А.С. Маныкин, И.П. Дементьев, Б.М. Шпотов, В.В. Согрин, Э.А. Иванян – принимали то или иное участие в написании упоминавшегося четырехтомника начала 1980-х гг. В результате, все имеющиеся сегодня в нашем распоряжении учебные тексты по американской истории на русском языке это либо труды американистов советского периода, либо их же произведения, написанные в формате «работы над ошибками», «отказа от советских догм с сохранением того ценного, что было накоплено в предшествующие годы». В следующей части нашей статьи мы попытаемся выяснить, чему и как учили молодых американистов советские учебники, и какие изменения произошли в этой сфере после 1991 г.

Выставленные на одну полку, советские учебники по истории США и близкие к ним по назначению обзорные монографии, производят внушительное впечатление. Это ряд иногда весьма увесистых томов, простое пролистывание которых обнаруживает чрезвычайную насыщенность их текстов цифрами, именами, событиями. Однако при попытке углубиться в историческое повествование читатель очень быстро наталкивается на некоторые невидимые и не понятные с первого взгляда преграды: словно что-то мешает, препятствует адекватному пониманию того, о чем говорит автор. Первое объяснение, приходящее на ум, совершенно банально – тексты чрезмерно идеологизированы, авторы вынуждены были держаться определенных строгих рамок – вот эти-то рамки как раз и видны, они как раз и мешают нормальному восприятию. Но по мере чтения, и особенно по мере знакомства с постсоветскими учебниками, при написании которых авторы, вроде бы, не могли испытывать никакого идеологического гнета, все яснее становится понимание того, что идеология – это лишь внешняя сторона дела, проблемы кроются где-то глубже, в стилистической и логической организации изучаемых текстов. Похоже, что в весьма специфических условиях взаимодействия с советской системой наши американисты разработали некий квази-язык, подходящий для академического общения в советской среде, но слабо соответствующий международным канонам и даже, в некоторых случаях, здравому смыслу и формальной логике. Крушение марксистско-ленинской идеологии ликвидировало систему гласных и негласных ограничений, но академический квази-язык, манера представления материала, выстраивания системы аргументов – все это уцелело почти в нетронутом виде. Попробуем разобраться, в чем же заключались наиболее явные коррективы, внесенные советскими обществоведами и историками в стиль и структуру академического повествования.

Одним из наиболее прискорбных итогов советского периода в части написания вузовских учебников истории следует признать разрушение нарративной традиции, умения представить исторические знания в виде связного рассказа, с сюжетом, действующими лицами, раскрытием эмоциональной составляющей поведения исторических персонажей, постоянным вниманием к диалектике субъективного и объективного в историческом процессе[14]. В конце XIX – начале XX вв. российские историки, по меньшей мере, не отставали по этому показателю от европейских и американских коллег[15], в советский же период репутация «нарративизма» стала стремительно падать. Некоторое движение вспять наметилось в середине 1930-х гг., когда Сталин попытался использовать историческую науку в качестве поставщика идеологем для нового советского национализма. Эту функцию могла выполнить только нарративная история, которая, в отличие от стерильного и схематичного классового социально-экономического подхода в духе М.Н. Покровского, имела в своем распоряжении необходимый арсенал воздействия на чувства и эмоции жителей бывшей Российской, а ныне Советской империи. Одним из наиболее явных выразителей этого тренда следует признать академика Е. Тарле, возвращенного Сталиным из казахстанской ссылки в 1932 г., с его блестящими, до сих пор переиздаваемыми биографиями Наполеона и Талейрана. Однако подобные, исходящие с вершин политического Олимпа, послабления ни в коей мере не означали полной реабилитации нарративизма и отказа от марксистской формационной схемы, особенно в части презентации истории капиталистических стран. Школьные и вузовские учебники были несколько скорректированы, но не утратили базовой структуры, основанной на приоритете анализа способов производства и классовой борьбы перед любыми проявлениями исторического субъективизма. В дальнейшем, каждое новое поколение историков, вплоть до начала 1990-х гг., лишь углубляло этот разрыв, добившись в результате почти полного устранения из учебных (не говоря уже о строго научных) текстов таких категорий как сюжет и эмоциональность.

Попытки объяснить феномен неуклонной «денарративизации» исторических текстов приводят нас также к событиям 1948 – 1949 гг., когда советские общественные науки попали под удар кампании «по борьбе с космополитизмом и тлетворным влиянием Запада». Два советских американиста, пожалуй, наиболее квалифицированных и осведомленных в своем предмете на тот период, Л.И. Зубок и В.И. Лан (Каплан) были отнесены к числу рьяных «космополитов», написанные ими книги стали называться «контрабандой американской буржуазной апологетической историографии и бульварной литературы»[16]. Что же конкретно вменялось в вину ученым?

Развернутая рецензия Б. Вронского на книгу В.И. Лана «США от первой до второй мировой войны» (М., 1947) начинается с уничижительной критики стиля автора: «В стиле самого худшего американского репортажа автор описывает перемирие в 1918 г.: "Звонили колокола. На площадях гремели оркестры. Звёзды и полосы на бесчисленных флагах и флажках мелькали среди возбуждённой и радостной толпы".

Далее Б. Вронский приводит пространную цитату из описания Ланом поездки Вильсона в Европу («В Париже "двадцать минут грохотали 6-дюймовые пушки. Не только мостовые и тротуары, но и крыши зданий... были заполнены людьми... Приветственные крики оглушали процессию... На громадном полотне над улицей... были начертаны большими буквами три слова: "Слава Вильсону, справедливому!") и выносит приговор: «Дело, разумеется, не только в подражании автора худшим приёмам американской жёлтой прессы, хотя и это обстоятельство должно быть подвергнуто самому категорическому осуждению. Хуже всего то, что автор принимает всерьёз всю эту сенсационную дребедень американских репортёров и выдаёт её советскому читателю за подлинную историю»[17].

Хотя после этой «легкой пристрелки» Вронский обрушил на Лана «тяжелую артиллерию», обвинив его в различных уклонах от марксизма-ленинизма, представление о «легком» стиле как поводе для критического разноса, несомненно, укоренилось в сознании советских ученых. Если же мы посмотрим на дальнейшую судьбу В. Лана (сначала – вынужденный переезд из Москвы в Киргизию, затем, в 1953 г., – арест по обвинению в шпионаже в пользу США[18]), стилистическая и идеологическая дисциплина американистов 1950 – 1960-х гг. станет нам совершенно понятна. Изучая «основного противника», ученый уподоблялся саперу на минном поле, малейшая неосторожность, неловкий словесный оборот могли иметь далеко не литературные последствия.

В дальнейшем, в годы «застоя», острота ситуации, несомненно, спала, однако место эмоций заняла традиция, обретшая академический статус: литературным красотам не место в строго научной дисциплине, каковой является американистика. Потребность читателей в хоть каком-то «живом» слове о Соединенных Штатах Америки (а без этого было не обойтись, например, в годы «разрядки») удовлетворялась особой кастой «журналистов-международников», которые, кстати, нередко конкурировали с учеными из университетов и Академии наук в борьбе за экспертное политическое влияние. Некоторые исследователи, например Н.Н. Яковлев, занимали промежуточное положение, т.к., с одной стороны, имели академический статус, а с другой – были склонны вносить в свои труды элементы «живого», не вполне академичного, языка, привлекательного для масс советской интеллигенции, включая школьных учителей. Стилистический анализ «популярной американистики» в СССР представляет собой отдельный, чрезвычайно интересный сюжет, здесь же мы отметим лишь то, что она, равно как и ее «строго научная» старшая сестра, была склонна к злоупотреблению некоторыми, запрещенными в «приличных домах», приемами. Для примера приведем, буквально наугад, одну короткую фразу из пособия 1972 г., принадлежащую перу Н.Н. Яковлева. В абзаце, повествующем о безуспешной попытке В. Вильсона убедить американских сенаторов ратифицировать Парижский мирный договор, он пишет: «Если на Капитолийском холме не понимают его прекрасных намерений, рассудил Вильсон, веривший в американскую «демократию», то народ поймет и потоком писем повернет сердца сенаторов» [19]. Вроде бы, здесь все стилистически чисто, и автора не в чем упрекнуть, даже с вершины нашего нынешнего понимания ситуации. Но посмотрим внимательнее: одной фразой Н.Н. Яковлев передает и свое презрение к президенту Вильсону, который «прекраснодушно рассудил», и к американской демократии, которая помещена в уничижительные кавычки. Оборот «сердца сенаторов» тоже должен наполнять сознание читателей негодующей иронией, т.к. все сказанное Н.Н. Яковлевым о сенаторах до и после этого фрагмента однозначно показывает, что уж чего чего, а «сердца» у них точно нет и быть не может. В итоге массовый читатель, вместо того, чтобы найти в «облегченной версии» американской истории нечто эмоционально новое, по сравнению с версией академической, обнаружить в ней какие-то подробности и факты, которые в строго научных текстах опускались как малозначительные, наталкивался на ту же, хорошо знакомую повествовательную канву, заряженную некими псевдоэмоциями, эмоциями мертвыми, искусственными, существовавшими только в головах советских авторов, эмоциями, которые никогда не были частью реального исторического процесса. Такой прием, который перекочевал и в постсоветские тексты о США (особенно по мере разворачивания новой версии российского антиамериканизма), порождает у хоть сколько-нибудь осведомленного читателя состояние раздвоенности сознания: вроде бы, автор пытается передать эмоциональную составляющую исторического эпизода, а в итоге мы видим современную эмоцию (чаще всего негативную по отношению к США), искусственно перенесенную на некий, попавшийся под руку исторический материал.

Потрясения 1990-х гг. мало что изменили в стилистической дисциплине отечественных американистов, несмотря на произошедшую деидеологизацию: то, что учебный текст должен вызывать у читателя позитивные эмоции, увлекать и, возможно, даже восхищать – не является в современной российской академической среде общепринятым убеждением. Эстетическая сторона дела, по мнению многих, важна, но не то чтобы обязательна. Если текст учит (содержит необходимые факты, понятия, объяснения) - он уже достаточно хорош и может применяться в учебном процессе. Такое понимание распространяется и на естественные, и на гуманитарные науки. Здесь, помимо прочего, нельзя не увидеть и действия старой позитивистской традиции: общественные науки несут в себе не менее строгое знание, чем науки естественные, соответственно изложение исторических законов и фактического материала не должно сильно стилистически отличаться от изложения геометрических теорем и данных химических опытов. Некая «литературность» возможна в научно-популярных изданиях, но учебник (особенно вузовский) – это не книга для широких масс, это пособие для молодых специалистов-профессионалов, в котором эстетические красоты совсем ни к чему. Сегодня в российской гуманитарной среде трудно отыскать людей, которые с советской однозначностью рассуждали бы о непреложных законах общественного развития. Но отношение к построению учебных текстов – осталось, сухость и даже «занудность» стиля не будет поставлена автору в вину, если у него все в порядке с фактами и определениями.

Помимо стилистических самоограничений, феномен «денарративизации» проявил себя в учебниках по истории США еще в нескольких формах, во многом взаимосвязанных. Во-первых, пострадала категория причинности, которая оказалась полностью лишена субъективно-эмоционального содержания. Эмоции, личные переживания исторических персонажей, которые не могли быть описаны иначе, как с помощью «литературных» приемов, были полностью устранены из учебных текстов. Так как логика исторического объяснения все же требовала от авторов введения в повествование неких действующих сил, эта функция стала выполняться «монополистическими кругами», «широкими массами фермеров», «стачечным движением» и тому подобными обезличенными акторами[20]. Постоянный и назойливый характер приобрели оговорки, что тот или иной государственный деятель «всего лишь выполнял волю господствующего класса», что различные заявления американских лидеров следует считать «неискренними» и т.п.

Еще раз подчеркнем, что деградация аналитической логики (вместо поиска причин отдельных событий, субъективных факторов – автоматическое объяснение всех событий через «классовую борьбу») в данном случае вредила не только научным результатам (превращала большинство выводов в совершенно необоснованные), но и разрушала, разрывала исторический нарратив, который утрачивал последовательность и эмоциональную убедительность. Привычка к простым объяснениям пережила 1991 г., и в современных учебниках авторы довольно часто вместо долгих и подробных перечислений действовавших факторов, склонны ограничиваться одной, весьма обтекаемой фразой. Развернутое объяснение требует навыка, который не был сформирован у нескольких поколений советских американистов и в современной российской научной среде остается весьма дефицитным качеством.

Следствием простых и общих объяснений в советских учебных текстах по американской истории стали многочисленные умолчания либо чрезмерно краткие описания важнейших событий, явлений и персонажей. Находясь под идеологическим давлением, советские американисты не могли позволить себе «сболтнуть лишнего», предпочитали обходить рискованные сюжеты, чтобы не попасть под очередную обличительную кампанию. Замечательна и характерна в этой связи фраза, использованная Н.Н. Яковлевым для характеристики деятельности Американской администрации по помощи России в 1921 – 1923 гг.: «политика АРА была простой: душить петлей голода народы, поднявшиеся на революцию»[21]. Никаких существенных подробностей и разъяснений за этим определением-приговором, естественно, не следовало.

Сегодня в среде российских ученых-обществоведов можно наблюдать почти не скрываемое пренебрежение к учебнику как к сочинению «низкого жанра», неспособному исполнять роль источника достоверной и актуальной информации. Примечательно, что в русском языке применительно к учебникам закрепился глагол «составлять» вместо «писать». Студенту, сославшемуся на учебник в курсовой или, тем более, дипломной работе тут же указывают на ошибку. Монография или научная статья в качестве источника информации сомнений не вызывает, вполне нормально может быть воспринята даже ссылка на газетную публикацию или «журналистское расследование», а вот учебник – годится только для подготовки к экзамену и ни для чего больше. Нам представляется, что подобная репутация учебной литературы возникла в СССР и сохраняется в современной России, во многом, из-за общеизвестного и широко используемого их авторами метода упрощения и сокращения фактического материала. Если добавить к этому невнимательность редакторов (а порой и небрежность самих авторов), которая в последние десятилетия в России стала обычным явлением, уверенность наших ученых в том, что на их учебники ссылаться не стоит, становится вполне понятной. Кстати, в США многие университетские учебники рассматриваются как вполне авторитетные тексты, с полноценным научным статусом – примером могут служить классические (или standard как их называют американцы) учебные пособия по истории США А. Невинса, С. Морисона, Г.С. Коммаджера. Американский университетский учебник по истории обычно представляет собой почти неподъемный фолиант в тысячу с лишним страниц, в котором все факторы и причины буквально «разобраны по косточкам».

Еще одна особенность советской традиции построения исторического нарратива, которая в полной мере проявилась в учебниках по американской истории – весьма специфическое понимание категорий «истины» и «лжи», проблемы исторической достоверности, а отсюда и своеобразный подход к подбору исторического материала. Если мы посмотрим на трактовку этих сюжетов американскими авторами, то увидим, прежде всего, рассуждения в стиле: «что было в истории, а чего там не было», разоблачение историографических «мифов» путем введения в оборот новых источников и фактических аргументов[22] и т.п. Отсюда популярность книг и учебных пособий, с научной точки зрения опровергающих различные мифологические конструкции относительно Войны за независимость, освоения Запада или эпопеи Гражданской войны. Примером может служить, в частности, неоднократно переиздававшаяся книга «Ложь, которую преподносил мне учитель»[23].

Советская же историографическая школа никогда не делала упор на реальности или мифичности неких событий или обстоятельств. Советских авторов, за весьма редким исключением, не интересовали такие «мелочи» (по-крайней мере, солидный исследователь не должен был подавать вид, что они его интересуют). Существенным же считалось уточнение различных фаз межформационных переходов, обнаружение новых свидетельств ожесточенной классовой борьбы, подтверждение неумолимого действия законов исторического материализма и т.п.

Подобная расстановка приоритетов дополнялась жестко заданным направлением поиска критериев истинности научных выводов. Выводя за скобки распространенную практику партийного контроля над деятельностью ученых, заметим, что даже в случае отсутствия прямых указаний «сверху», советские исследователи были склонны опираться в своих суждениях не столько на доводы разума, сколько на позицию авторитетных академических структур. Весьма характерны в этом смысле замечания Н.Н. Болховитинова по поводу перспектив развития советской американистики, которые он высказал в статье 1969 г., опубликованной в престижном американском журнале American Historical Review. Обсуждая не до конца проясненную проблему первоначального накопления в американском капитализме, Болховитинов выразил уверенность, что она будет окончательно решена в подготавливаемом трехтомнике под редакцией С.Д. Сказкина, говоря же о некоторых противоречиях в интерпретации периода Гражданской войны он выразил уверенность, что проведение симпозиума по этой теме позволит обеспечить «фундаментальное и полное решение проблем»[24]. Водораздел в познании исторического прошлого, по мнению Болховитинова и большинства его коллег, пролегал не между «истиной» и «ложью», а между научным и ненаучным подходом к этому познанию. Академические институции, несмотря на свое униженное и подконтрольное положение по отношению к партийно-политическому руководству, объявлялись непогрешимыми и всемогущими, продолжая выполнять, де-факто, судебные функции в вопросах отделения научной истины от ненаучных измышлений.

Позитивистское преклонение перед методом, ведущее к почти полной аннигиляции и подмене предмета исследования, было многократно усилено советским марксизмом и вызвало необратимое разрушение исторического нарратива. В результате, в монографиях и учебниках по американской истории речь шла о событиях и явлениях, которые, возможно, и существовали в исторической действительности, но не воспринимались в качестве значимых ни современниками, ни большинством несоветских историков. Значимость же фактов для советских американистов, в основном, вытекала из их применимости в качестве аргументов для подтверждения формационной теории. Все не использованные для решения этой задачи исторические факты появлялись в текстах лишь случайно – либо для «заполнения информационного фона», либо потому, что полное игнорирование некоторых событий и персонажей было, все-таки, несколько затруднительно. В итоге, негласный рейтинг «хороших» и «плохих» учебников по американской истории строился в советской университетской среде по критерию количества таких «необязательных» фактов – чем больше автору удавалось их «протащить» в скучный наукообразный текст, тем больше было шансов на то, что студенты и преподаватели воспримут этот учебник как полезный и адекватный. Подобная ситуация «информационного голода», в которую вогнал отечественные социальные науки истмат, имела далеко идущие последствия, которые ощущаются и поныне. Компенсация недостатка базовых знаний о событийной стороне американской истории не прошла быстро и безболезненно после перестроечных преобразований. Можно предположить, что одной из причин торможения этого процесса стала неумеренная приверженность наших ведущих американистов строгим канонам научной методологии, в ее деидеологизированном понимании. После устранения диалектического материализма, отечественная американистика, казалось бы, вздохнула с облегчением, и присягнула новой вере «научной объективности», о необходимости следования догматам которой из года в год говорилось в ходе почтенных ученых заседаний. Сетования на «непрофессионализм» молодого поколения американистов также превратились в стандартную мантру[25]. Не углубляясь сейчас в дискуссию по этому поводу, нам хотелось бы заметить, что в условиях объективного почти полувекового отставания от американской исторической науки, особенно в части обзорной репрезентации событий, методологический максимализм (в частности, обязательная опора на первоисточники, по-возможности архивные) серьезно мешает отечественной американистике быстро преодолеть наверстывающий этап и перейти к более-менее равноправному сотрудничеству с американскими коллегами.

Автор первого отечественного обзорного учебника по истории США, охватывающего все хронологические периоды (а также первой сопровождающей учебный материал документальной хрестоматии), Э.А. Иванян, указал во введении, что «пособие написано…с учетом последних теоретико-методологических исследований», в нем «использован широкий круг исторических источников»[26]. В дальнейшем, читатель не раз убеждается, что это действительно так, и, скажем, характеристика практически всех президентских администраций сопровождается анализом инаугурационных речей, публикацию которых на русском языке в 2001 г.[27] также следует признать весомым вкладом Э.А. Иваняна в развитие отечественной американистики. Однако всегда ли это оправдано для решения задач, стоящих перед автором такого, первого, учебника? Получается, что многие важные обстоятельства (например, применительно к 1850-м гг., причины внесения в конгресс билля Канзас-Небраска, подробности дела Дреда Скотта, деятельность Дж. Брауна до событий в Харперс-Ферри) оказываются лишь упомянуты, тогда как «источникам», в данном случае инаугурационным речам, отведено обязательное почетное место[28]. «Высокий научный уровень», в целом, убедительно продемонстрирован, но студент, тем не менее, остается в счастливом неведении относительно ряда важнейших исторических событий и фактов.

Такой подход можно сравнить с погоней, когда догоняющий, безнадежно отстав, пытается наверстать упущенное, сознательно выполняя все правила, тщательно контролируя показатели дыхания и пульса, вместо того, чтобы при первой возможности срезать угол, и сократить дистанцию между собой и преследуемым.

Другой стороной этой же проблемы следует признать теоретический вакуум, образовавшийся после краха марксизма-ленинизма. До сих пор в отечественной исторической науке не изжит страх перед «всепоглощающей» теорией, а грех «подверствывания» фактов под некую теорию считается одним из наитягчайших. Оставив в стороне то обстоятельство, что автор ни одной из некогда существовавших теорий не может похвастаться каким-то иным способом обращения с фактами (в противном случае исследователям пришлось бы полностью останавливать свою работу после формулирования теории), отметим, что при составлении постперестроечных учебников по истории США эта теоретическая самоограниченность проявилась довольно отчетливо.

В некоторых случаях авторы вообще ничего не говорят о своем теоретическом кредо. Э.А. Иванян ограничивается фразой «автор старался отойти от тенденциозных подходов в оценке исторических событий, и одновременно – избежать «модернизации» прошлого»[29]. Б.Д. Козенко и Г.Н. Севостьянов сообщают лишь о намерении учесть в своем учебнике «современные требования и стандарты», выражающиеся в написании фамилий Линколн, Вилсон и Рузвелт без мягкого знака, а также сокращения «дол.» вместо «долл.»[30]. В довольно многочисленных учебниках по новой и новейшей истории, опубликованных в последние годы, авторы заявляют о приверженности цивилизационной теории, хотя никто из них толком не разъясняет, в чем она состоит, а А.С. Маныкин честно признает, что общепринятое определение термина «цивилизация» до сих пор не выработано[31].

К каким очевидным недостаткам приводит подобный теоретический вакуум? Прежде всего, к беспомощности в объяснении исторических феноменов, их эволюции. Возьмем в качестве примера только что цитировавшийся учебник А.С. Маныкина. Характеризуя переход США от «консенсусного» общества 1950-х гг. к обществу 1960-х, автор дает такую интерпретацию произошедших изменений: «консенсусная основа тогдашнего общества все меньше соответствовала быстро меняющимся реалиям, которые порождались стремительным развитием НТР. Новые внутри- и внешнеполитические проблемы требовали поиска неординарных рецептов их решений»[32]. Приведенная фраза, по-существу, содержит упоминание только одного действовавшего фактора – научно-технической революции, остальные использованные слова можно отнести к разряду риторических красот. И что же получается? Что «цивилизационный подход» на деле оборачивается все тем же марксизмом (который, как известно, видел корень исторических изменений в развитии средств производства), только марксизмом «облегченным», не бросающимся в глаза, возможно, даже не вполне осознаваемым самим автором.

Среди пособий, опубликованных в последнее десятилетие, в плане теоретической проработки материала выделяется учебник В.В. Согрина[33], в котором автор последовательно и весьма успешно стремится заключить материал в рамки теории демократического элитизма. Пример с этим учебником наглядно показывает, что не объем фактического материала, и не количество ссылок на архивные документы превращают учебный текст в эффективный инструмент работы со студентами. Опыт использования учебника В.В. Согрина в преподавании показывает нам, что краткость содержания с лихвой компенсируется в данном случае коофициэнтом его усвоения, за счет встроенности фактического материала в логику авторского теоретического осмысления исторической действительности.

Еще одно развернутое, и еще более сориентированное в сторону политологии и социологии пособие В.В. Согрина «Политическая история США»[34], в определенном смысле заполняет и теоретическую, и фактологическую ниши, образовавшиеся в результате дезорганизации отечественных американских исследований. Примечательно, что в отличие от большинства авторов советских и постсоветских учебников по истории США (Л.И. Зубока, Н.В. Сивачева, Е.Ф. Язькова, Б.Д. Козенко и др.), В.В. Согрин не занимался на заре своей карьеры (или ее значительной части) рабочим либо фермерским движением – темами, в которых советская виртуализация исторической действительности достигала своего апогея. Его штудии американской политической идеологии, хоть и начавшиеся в «застойные» времена, имели (как ни парадоксально это звучит применительно к идеологии) гораздо более осязаемый и реальный предмет, который не растворился как дым под ударами гласности и перестройки.

Вообще, необходимо заметить, что авторская манера и тематические приоритеты советских американистов в целом благополучно пережили окончание «холодной войны». Президенты у Э.Д. Иваняна, рабочее движение у Б. Д. Козенко, монополии и индустриализация у Б.М. Шпотова[35], идеология у В.В. Согрина сохранили свой «стержневой» статус, и это четко прослеживается в написанных ими учебных текстах. В некоторых случаях авторам удавалось полностью отбросить старую фразеологию, представ в совершенно ином свете – например, в последних своих работах (и, в частности, в учебнике 2001 года[36]) был абсолютно нов и неординарен И.П. Дементьев.

Вместе с тем, и это стало особенно очевидно после смерти И.П. Дементьева и Н.Н. Болховитинова, из российской «новой» американистики исчез один из ключевых элементов – историографические исследования. Как ни странно, но в Советском Союзе за «железным занавесом» американисты более внимательно отслеживали новейшие зарубежные историографические тенденции, более активно рецензировали работы отечественных коллег. Очевидным симптомом кризиса в этой сфере выглядит полное отсутствие историографических обзоров в большинстве учебных пособий по истории США, изданных после 1991 г. В некоторых учебниках авторы даже не приводят списков литературы! По-видимому, за этим скрывается элементарная неосведомленность, нежелание вступать в эту необъятную и постоянно расширяющуюся сферу знания, исходя из охарактеризованного выше научного максимализма: «Если я физически не в состоянии хотя бы мельком ознакомиться с этим нескончаемым потоком новых книг, статей и диссертаций, я просто не буду этим заниматься» - наверное так, или приблизительно так рассуждали уважаемые авторы, отказавшиеся от историографических глав в своих учебниках. Кто-то, возможно, исходил из перспективы публикации коллегами учебника, целиком посвященного историографии (как это практиковалось в советские времена). В итоге, из-за этой принципиальной позиции «все или ничего» российские студенты-американисты так и остались ни с чем. Пресловутое наверстывание ушедших вперед в научном плане американцев так и не началось, погоня не заинтересовалась определением своей цели (в чем отстали, почему, как компенсировать разрыв и т.д.), сосредоточившись на борьбе за чистоту научных традиций в новом информационном пространстве.

Последнее обстоятельство, на которое хотелось бы обратить внимание – это неуклонное снижение полиграфической культуры отечественных учебников по истории США. В 1912 г. А.В. Бабин приложил к своему двухтомнику цветную карту США, составил обстоятельный предметный указатель. А.В. Ефимов включил в монографию 1934 г. множество схем, карт, таблиц и иллюстраций. Начиная же с 1950-х гг. большинство учебных книг по истории США стали представлять собой унылые тексты, набранные плотным, монотонным шрифтом, без иллюстраций, без каких бы то ни было дидактических модулей и заданий. После 1991 г. ситуация стала совсем печальной: ко всем перечисленным недостаткам добавилось использование низкокачественной газетной бумаги, на которой, даже после завершения финансово скудных лет, уже видимо по традиции, сегодня выпускаются тиражи большинства университетских учебников.

Подытоживая сказанное, следует заметить, что идеологическое давление, в условиях которого рождалась и на протяжении нескольких десятилетий развивалась отечественная американистика, привело, помимо прочего, к деформации и даже полному разрушению ряда базовых нарративных и аналитических процедур, на которых только и может держаться социально-гуманитарное знание. В результате, учебные тексты по «Истории США» не столько доносили до студентов необходимые знания по теме, сколько дезориентировали их и приучали к искаженному, логически и стилистически ущербному формату представления исторического материала. Невнятность отечественных учебников, которая могла отчасти компенсироваться доступом к американской литературе (хотя он был не всегда, и не у всех), стала одной из коренных причин кризиса советской американистики в 1970 – 1980-х гг., и продолжает оказывать негативное воздействие на состояние дел в этой дисциплине по сей день. Определенная риторическая беспомощность, традиция гипертрофированной «научной серьезности» в сочетании со снисходительно-высокомерным отношением к учебнику как жанру научного творчества, отсутствие серьезной дидактической составляющей и низкое качество полиграфии – все это в комплексе приводит к отсутствию полноценных, востребованных студентами текстов, способных конкурировать с американской учебной литературой. Качественный, отвечающий современным требованиям, учебник по истории США на русском языке остается пока для российской американистики неосуществленной мечтой.

 


[1] За несколькими исключениями, о которых – ниже.

[2] Фортунатов С.Ф. История политических учений в Соединенных Штатах. М., 1879; Он же. История Соединенных Штатов Северной Америки. М., 1910; Ковалевский М.М. История американской конституции. М., 1890-1891; Мижуев П.Г. История великой американской демократии. СПб, 1906; Бабин А.В. История Северо-Американских Соединенных Штатов. СПб, 1912. Т.1,2.

[3] Несколько особняком в этом ряду стоит работа А.В.Бабина. Алексей Васильевич Бабин (1866 -1930) – один из пионеров российской американистики и одновременно американской славистики. Закончил Корнельский университет, много лет заведовал библиотеками Стэнфордского университета и университета Индианы. Упомянутый двухтомный труд – единственное опубликованное им авторское сочинение. В этой насыщенной фактографическим материалом книге А.В.Бабин дал в целом негативную оценку Американской революции, считая ее нарушением естественного исторического развития бывших английских колоний. Консервативная позиция А.В.Бабина, отразившаяся и в его негативной оценке большевистской революции 1917 г., предопределила эмиграцию ученого из России в США в 1922 г. и, как результат, долгое забвение заслуг этого неординарного исследователя перед отечественной американистикой. (см.: Пивоваров Е.Г. Научно-педагогическая и просветительская деятельность А.В.Бабина (1866-1930). Автореферат дис. на соискание степени кандидата исторических наук. СПб., 2002).

[4] Острогорский М.Я. Демократия и политические партии. М.-Л., 1927-1930. Т. 1,2.

[5] См. История США. М., 1983. Т.1. С. 651-652.

[6] Заславский Д.О. Гражданская война в Соединенных Штатах Северной Америки (1861-1865). Л., 1926; Он же. Очерки истории Северо-Американских Соединенных Штатов. XVIII-XIX вв. М., 1931.

[7] Ефимов А.В. К истории капитализма в США. М., 1934.

[8] Лан В. США от первой до второй мировой войны. М., 1947. Обвиняя автора в низкопоклонстве перед Западом, рецензент Б. Вронский поставил В. Лану в упрек, среди прочего, то, что он назвал 14 пунктов В. Вильсона «знаменитыми», и упомянул в своей книге, что 85% всех кинофильмов в мире производятся в США. (Вронский Б. Рецензия на книгу В. Лана «США от первой до второй мировой войны» // Вопросы истории. №11. 1948.С. 135, 137). Трудно предположить, что в условиях, когда самая банальная констатация фактов служила поводом для разгромной критики (и хорошо, если только критики) могло найтись много желающих написать «идеологически правильный» учебник по американской истории. Интересно, что своеобразная реабилитация Лана произошла в разгар «застоя», монография 1947 г. была переиздана в 1976 г. и, наряду с двумя другими книгами того же автора, пользовалась большим успехом у преподавателей и студентов советских вузов

[9] Ефимов А.В. Очерки истории США. От открытия Америки до окончания Гражданской войны. М, 1955

[10] Зубок Л.И. Очерки истории США (1870 – 1918). М., 1956.

[11] Яковлев Н.Н. Новейшая история США (1917 – 1960). М., 1961.

[12] К уже названным публикациям можно добавить: Очерки новой и новейшей истории США / Ред. Г.Н. Севостьянов. М., 1960. Т. 1,2; Сивачев Н.В., Язьков Е.Ф. Новейшая история США (1917 – 1972). М., 1972; Зубок Л.И., Яковлев Н.Н. Новейшая история США (1917 – 1968). М., 1972; Лан В.И. США в военные и послевоенные годы. М., 1978.

[13] История США. Т. 1- 4. М., 1983-1987.

[14] Справедливости ради необходимо заметить, что «научная» и «аналитическая» истории нанесли в ХХ в. серьезный удар и по американской нарративной традиции. Однако степень урона в нашем и американском случаях – несравнима, к тому же отечественная версия «научной истории» в виде исторического материализма оказалась полностью нежизнеспособной, что оставило нас к началу ХХI в. и без нарративной, и без вменяемой научно-аналитической традиции.

[15] В качестве «нарративной истории» уже упоминавшийся двухтомник А.В. Бабина «История Соединенных Штатов Америки» (1912), по нашему мнению, на порядок превосходит все, что было опубликовано с тех пор на эту тему в России и СССР.

[16] Историческое значение книги И. Сталина «История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс» // Вопросы истории. №9. 1948. С. 19.

[17] Вронский Б. Указ. соч. С. 134-135.

[18] См.: Черкасов П. Из истории ИМЭМО. Как и почему был закрыт Институт мирового хозяйства и мировой политики // Мировая экономика и международные отношения. №5. 2002. С. 99.

[19] Зубок Л.И., Яковлев Н.Н. Указ соч. С. 29.

[20] А.В. Ефимов в монографии 1934 г. писал, например, о том, что новое критическое направление в американской историографии (имелся в виду прогрессизм) было «продуктом классовых боев эпохи Первого Интернационала», а также «массового движения туземных рабочих в 1870-е гг.» (Ефимов А.В. К истории капитализма в США. С.262-263). Согласно Л.И. Зубоку «установление бесплатного образования было достижением трудящихся масс» (Зубок Л.И. Указ. соч. С. 11) и т.п.

[21] Зубок Л.И., Яковлев Н.Н. Указ соч. С. 35.

[22] См., например, президентский доклад Т.Бэйли в Организации американских историков: Bailey T. A. The Mythmakers of American History // The Journal of American History. 1968. Vol. 55, No 1. P. 5-21. Среди прочего, Т.Бэйли всерьез предлагал ежегодно составлять реестр «разоблаченных мифов», чтобы доносить до школьных учителей и университетских преподавателей новейшие достижения исторической науки.

[23] Loewen J. Lies My Teacher Told Me: Everything Your American History Textbook Got Wrong. N.Y., 1995.

[24] Bolkhovitinov N. N., Pundeff M. The Study of United States History in the Soviet Union // The American Historical Review. 1969. Vol. 74, No 4. P. 1224, 1233.

[25] См., например, выступление В.В. Согрина, на обном из заседаний Центра североамериканских исследований (ЦСАИ) Института всеобщей истории РАН («Круглый стол». Деятельность центра североамериканских исследований (обзор подготовлен В. Журавлевой) // Новая и новейшая история. №12. 2003. С. 181).

[26] Иванян Э.А. История США. М., 2004. С. 3.; История США. Хрестоматия: пособие для вузов / Сост. Э.А. Иванян. М., 2005.

[27] Инаугурационные речи президентов США / Под ред. Э. А. Иваняна. М., 2001.

[28] Заметим между строк, что «компилятивист» А.В. Бабин ничуть не реже Э.А. Иваняна использует в своем тексте документальные источники. Например, характеристика Континентальной армии времен Войны за независимость построена у него на цитатах из писем Дж. Вашингтона (С. 292-294), Статьи Конфедерации и Конституцию 1987 г. он анализирует с приведением полных текстов этих документов и т.п. Одновременно, Бабин подробно, с множеством красочных деталей, рассказывает обо всех перечисленных эпизодах американской истории 1850-х гг. В чем же, спрашивается, состоит позитивный итог развития отечественной американистики с 1912 по 2004 г.?

[29] Иванян Э.А. Указ соч. С. 3.

[30] Козенко Б.Д., Севостьянов Г.Н. История США. Самара, 1994. С. 7.

[31] Маныкин А.С. Новая и новейшая история стран Европы и Америки. М., 2004. С. 3.

[32] Там же. С. 483.

[33] Согрин В.В. История США. М., 2003.

[34] Согрин В.В. Политическая история США. М., 2001.

[35] См. главы по США в: Новая история стран Европы и Америки: учебник для вузов / Ред. И.М. Кривогуз. М., 2002.

[36] Новая история стран Европы и Америки. Начало 1870-х гг. – 1918 г. Учебник для вузов / Ред. И.В. Григорьева. М., 2001.