Зависимое положение колоний в глобальной политической системе наиболее заметно проявлялось в периоды военных конфликтов в Старом Свете. Когда Великобритания вступала в войну с Францией или Испанией в Европе, для североамериканских колонистов это было призывом к действию, поводом для нападения на врагов короны, даже если на американской почве для этого не было никаких серьезных оснований.

В ходе нескольких колониальных войн (“Войны короля Вильгельма” (1689—1697), “Войны королевы Анны” (1702—1713) и “Войны короля Георга” (1744—1748)) отряды британских, французских и испанских колонистов, а также союзных им индейских племен, проникали на территорию соседей, захватывали форты, разоряли жилища, брали пленных – но в большинстве случаев (кроме, пожалуй, Утрехтского мира 1713 года) европейские политики, договаривающиеся друг с другом, практически забывали об американских победах и поражениях, восстанавливая довоенный статус кво.

Конечно же, такое пренебрежение их интересами не могло не задевать чувств американцев, создавало почву для будущей независимости. Особенно обидно им было возвращать французам в 1748 году крепость Луисбург, захваченную ценой неимоверных усилий. Утрехтский мир в этом плане был для американцев более благоприятен, т.к. обеспечил британский контроль над традиционными французскими сферами влияния в Северной Америке: Акадией (переименованной в Новую Шотландию), Ньюфаундлендом, окрестностями Гудзонова залива.

Наибольший удар в ходе колониальных войн приходился на жителей приграничных поселений. Те американцы, кому посчастливилось жить вдалеке от границ французских или испанских владений, не торопились в едином порыве подниматься на борьбу с врагами Лондона. Вместе с тем известно, что появление общего врага, даже эфемерного, объединяет людей, способствует росту национализма. И хотя на этой стадии национализм у американцев был, по-преимуществу, британским, колониальные войны, безусловно, внесли свой вклад и в формирование американского национального самосознания.