Как особый политический феномен тайваньская проблема приобрела все свои характерные черты в результате состоявшегося летом 1950 г. вмешательства США в ход противостояния между двумя китайскими режимами – КР и КНР. Зафиксировав факт американского вовлечения как пороговый для процесса формирования тайваньской проблемы, обратимся к рассмотрению ее эволюции. На данном этапе исследования мы остановимся на одном, но чрезвычайно важном аспекте этой эволюции: анализе характера американского участия в споре вокруг Тайваня. На протяжении периода «холодной войны» (как, впрочем, и после ее окончания) вовлечение США оставалось главным фактором, препятствовавшим разрешению фундаментальных противоречий между непосредственными участниками тайваньского противоборства. Политика, проводимая Соединенными Штатами, вне зависимости от ее конкретного содержания, все это время оказывала сдерживающее влияние на КНР, вела к укреплению позиций гоминьдановского режима на Тайване, не давала погибнуть Движению за независимость Тайваня. С течением времени менялись лишь формы и степень участия США. Основные этапы этих изменений мы и попытаемся охарактеризовать.
По нашему мнению, речь может идти о четырех основных этапах эволюции политики США. Первый этап продолжался с середины 1950 до конца 1954 г., с начала открытого американского вмешательства, провозглашенного в заявлении Г. Трумэна 27 июля 1950 г., до заключения Договора о взаимной обороне (ДВО) между США и КР 2 декабря 1954 г. Сутью происходящего в этот период было формирование первоначальной модели американского участия в противоборстве КР – КНР, зарождение основных направлений союзнических отношений США – КР, официальное оформление этих отношений.
Основным содержанием второго этапа, продолжавшегося с конца 1954 г. до середины 1960-х гг. являлось, на наш взгляд, «испытание на прочность» позиции США, производимое КНР посредством активной и агрессивной политики в отношении Тайваня. Модель стабилизации, выработанная Вашингтоном в 1950 – 1954 г., интенсивно функционировала в ходе нескольких «тайваньских кризисов» (1954-1955, 1958, 1962 гг.), дополнялась новыми чертами, провоцировала масштабную трансформацию тайваньского общества, пока не устарела в результате ряда изменений в международной обстановке, произошедших на протяжении 1960-х гг. Ухудшение советско-китайских отношений, война во Вьетнаме, рост политического влияния стран «третьего мира» требовали от США внесения серьезных корректив в тайваньскую политику.
Третий этап, продолжавшийся с середины 1960-х гг. до 1979 г. как раз и был посвящен выработке новой модели американского вовлечения в тайваньскую проблему, подхода, который впоследствии получил название «политики стратегической неопределенности». США пошли на сближение с КНР, сумев при этом сохранить все основные связи с КР, кроме дипломатического признания. Главный компонент стабилизирующего воздействия США на тайваньскую проблему – сдерживание КНР посредством предоставления гарантий безопасности Тайваню, был сохранен и зафиксирован в Законе об отношениях с Тайванем 1979 г.
Завершающее десятилетие «холодной войны» можно выделить в качестве отдельного этапа политики США в отношении тайваньской проблемы. События этих лет продемонстрировали эффективность новой модели американского вовлечения. Однако начавшийся с конца 1980-х гг. процесс переустройства глобальной системы отношений не обошел стороной и Тайвань. Расстановка сил в рамках тайваньской проблемы стала серьезно меняться – что, естественно, потребовало от Вашингтона поиска новых подходов. В данной главе мы рассмотрим четыре обозначенных этапа эволюции политики США, с 1950 до начала 1990-х гг.
2.1. Формирование основных направлений тайваньской политики США, 1950 – 1954 годы
Содержание заявления Г. Трумэна 27 июня 1950 г. свидетельствовало о начале активного участия США в противостоянии КР – КНР, однако о непосредственном характере этого участия пока оставалось только догадываться. Несмотря на то, что объективно введение 7-го флота в Тайваньский пролив отвечало интересам гоминьдановцев, в заявлении Трумэна ничего не было сказано о поддержке КР. Необходимость предотвращения захвата Тайваня коммунистами объяснялась лишь стратегической важностью острова, а не особым отношением США к правительству Чан Кайши. Более того, Трумэн призвал «китайское правительство на Формозе прекратить все воздушные и морские операции в отношении материка». 7-й флот должен был «следить за осуществлением этого» точно также, как и препятствовать «любому нападению на Формозу». Вместо того, чтобы ясно продемонстрировать свой выбор в пользу Чан Кайши, американский президент предпочел заявить, что «решение о будущем статусе Формозы должно быть принято после восстановления безопасности на Тихом океане, заключения мирного договора с Японией или обсуждения в ООН»[1]. Иначе говоря, Г. Трумэн отказывал гоминьдановскому режиму в безусловном праве на обладание Тайванем, присоединяясь к позиции Англии, утверждавшей, что статус Тайваня остается неопределенным.
Мы помним, как непросто принималось решение об американском вмешательстве в тайваньский спор, так что осторожные формулировки американского президента выглядят вполне объяснимыми. И Трумэн, и Ачесон не могли за несколько дней изменить свое отрицательное отношение к Чан Кайши, не могли они и полностью отказаться от надежд на скорое обнаружение советско-китайских противоречий. В случае такого развития событий, чрезмерное сближение с чанкайшистами могло бы лишить США ряда дипломатических преимуществ, прежде всего перспективы достижения взаимопонимания с коммунистическим правительством в Пекине. Однако попытка организовать разделение военно-стратегических и политических аспектов вовлечения после решения о его начале уже едва ли могла быть успешной. Невозможно было активно бороться за сохранение острова как стратегической базы, игнорируя фактически контролировавший его политический режим. Эта истина быстро была осознана американскими военными, в том числе и теми из них, кто относился к Чан Кайши без особого пиетета. Гоминьдановский режим с июня 1950 г. превратился в объективного союзника США, и воплощение этого факта в конкретные взаимодействия было лишь делом времени.
Вместе с тем, гоминьдановские лидеры понимали, что хоть союзническое отношение со стороны Соединенных Штатов обеспечено им в силу объективных обстоятельств, уровень и степень близости этих отношений будут зависеть от усилий, затраченных ими, и их друзьями в Вашингтоне, на соответствующую обработку американских политиков и общественного мнения. После получения фактических гарантий безопасности Чан Кайши стал надеяться на большее – на то, что американские вооруженные силы поддержат контрнаступление гоминьдановской армии и возвращение на материк правительства КР.
Сразу же после начала Корейской войны Чан Кайши предложил направить 30 тысяч бойцов гоминьдановской армии в поддержку силам ООН в Корее. Эта попытка «навязаться» в полноценные союзники США не имела успеха, из Вашингтона в ставку американского главнокомандующего Д. Макартура пришло указание «вежливо отклонить» предложение правительства КР[2].
Известно, что в ходе Корейской войны позиция Д. Макартура постепенно все более расходилась с позицией вашингтонского правительства. Главнокомандующий выступал за радикальную эскалацию военных усилий, а в администрации Г. Трумэна опасались, что это приведет к отвлечению ресурсов от европейского театра, вовлечению США в войну с «запасной командой» и развязыванию рук основным силам «мирового коммунизма»[3]. Уже 31 июля 1950 г. Макартур лично прибыл на Тайвань для ознакомления с ситуацией и переговоров с гоминьдановским руководством. В это время он еще не превратился в открытого оппонента политической линии, проводимой вашингтонской администрацией. В ходе бесед с Чан Кайши Макартур, в соответствии с рекомендациями госдепартамента, сообщил генералиссимусу, что Соединенные Штаты готовы предоставить гоминьдановцам военную помощь, в виде поставок вооружений и участия американских советников в подготовке кадрового состава армии КР и оперативном планировании. От предложения принять на себя командование гоминьдановской армией, сделанного ему Чан Кайши, Макартур отказался[4].
Через несколько дней, в августе 1950 г., Макартур написал свое знаменитое письмо, адресованное съезду американцев-ветеранов зарубежных войн. В письме Макартур подверг критике линию Вашингтона на «ограниченное» вмешательство в спор между КНР и КР и впервые употребил выражение, ставшее впоследствии крылатым: он назвал Тайвань «непотопляемым авианосцем», контроль над которым Соединенные Штаты должны сохранить во что бы то ни стало[5]. Еще во время визита на Тайвань, по сообщению А. Гарримана, Макартур в приватной беседе с последним поддержал идею о скорейшей высадке гоминьдановского десанта на материк, правда аргументировал это тем, что таким образом можно проще всего «отделаться» от Чан Кайши[6].
Об особом интересе, возникшем у Макартура к Тайваню после посещения острова, свидетельствует факт отправки туда 7 августа 1950 г. специальной разведывательной миссии, причем этот шаг был предпринят американским главнокомандующим без какого-либо предварительного согласования с Вашингтоном. Более того, участникам миссии даже было дано специальное указание избегать контактов с находящимися на Тайване представителями госдепартамента[7]. Результатом поездки стало составление т. н. «отчета Фокса», в котором эксперты макартуровского штаба однозначно высказывались за резкое увеличение объема военной помощи гоминьдановскому режиму[8].
После вмешательства КНР в Корейскую войну (ноябрь 1950 г.) Макартур стал открыто выступать за привлечение к участию в боевых действиях гоминьдановских войск. Следует заметить, что здесь Макартур не столько демонстрировал свое особое понимание ситуации, сколько выражал общую позицию большинства американских военных. Дело в том, что после нападения китайских «добровольцев» на позиции сил ООН в Корее, гоминьдановская армия в глазах американцев осталась единственным хранителем символического «союзнического духа» времен совместного американо-китайского противостояния японцам во второй мировой войне. Все недостатки правительства КР меркли перед окончательно проявившимся вероломством Пекина. Совершенно естественным казалось, что старые союзники рука об руку должны вступить в бой против общего врага.
В апреле 1951 г., после того как Макартур выдвинул идею применения ядерного оружия против КНР, Г. Трумэн наконец принял решение о его замене на посту главнокомандующего Мэттью Риджуэем[9]. Этим президент дал понять, что он не намерен идти на радикальные шаги в восточноазиатской политике, в том числе и в отношении Тайваня. Однако как уже отмечалось, сближение и сотрудничество США с КР на Тайване было объективно неизбежно. Модель американского вовлечения, зафиксированная в заявлении 27 июня 1950 г. постепенно эволюционировала в сторону интеграции военного и политического аспектов участия США в тайваньском споре.
Уже 27 июля 1950 г. на заседании СНБ Трумэн официально поддержал новую программу военного обучения гоминьдановцев и решение об отправке на Тайвань группы военных советников[10]. Полномасштабные поставки вооружений на остров начались в январе 1951 г[11]. На протяжении последующих 15 лет на Тайвань в среднем ежегодно поставлялось оружия, боеприпасов и боевой техники на сумму 167 млн. долларов, что в общем к 1965 г. составило 2,5 млрд. долларов[12].
Непосредственное сотрудничество американских и гоминьдановских военных началось в мае 1951 г., то есть уже после отставки Макартура. На Тайвань прибыло несколько сот офицеров вооруженных сил США, главной их задачей было оказание экспертной помощи чанкайшистам. Эту «Группу советников по военной помощи» возглавлял генерал Уильям Чейз и постепенно она превратилась в центр американского влияния на Тайване. К сентябрю 1951 г. в ее штате насчитывалось 300, а к концу десятилетия 2300 человек[13].
И все же, американское военное присутствие на Тайване не достигло в начале 1950-х гг. того масштаба, на который рассчитывал Чан Кайши. Вместо открытой поддержки политики «возвращения на материк», американцы занимались лишь систематическим укреплением Тайваня как стратегической военной базы. Вместе с тем, Вашингтон был объективно заинтересован в любом ослаблении КНР, особенно после ноябрьского вмешательства Пекина в Корейскую войну. Полумиллионная гоминьдановская армия отвлекала военные ресурсы КНР от корейского театра боевых действий, диверсионная деятельность гоминьдановцев на материке наносила ущерб экономике «Красного Китая». В какой степени Соединенные Штаты были готовы стимулировать это «тлеющее» противоборство КР-КНР? По сведениям, собранным разведслужбами КНР, можно судить о роли США как о достаточно активной, даже говорить о «тайной войне», которую Вашингтон вел против КНР, причем вести отсчет такой политики не с ноября 1950 г., а с конца 1949 г[14]. Современные американские авторы приходят к похожим выводам. Известно, например, что на протяжении 1951 г. силами ЦРУ США было обучено и переправлено на материк более 100 тысяч диверсантов с Тайваня[15]. Кроме того, с помощью американских денег и вооружений Чан Кайши удалось сохранить боеспособную группу генерала Ли Ми, к моменту переезда гоминьдановцев на Тайвань базировавшуюся в горных районах северной Бирмы, недалеко от границы с Китаем. В 1951-1952 гг. Ли Ми несколько раз посещал Тайбэй, где встретил теплый прием со стороны Чан Кайши, который даже назначил его на пост губернатора юго-западной китайской провинции Юньнань. На американских транспортных самолетах в Бирму с Тайваня были переправлены новые отряды гоминьдановцев, благодаря чему численность армии Ли Ми возросла с 3 до 20 тысяч человек. Только в 1953 г., после подписания корейского перемирия и многочисленных протестов со стороны бирманского правительства, США временно прекратили поддержку Ли[16].
Несмотря на очевидное стремление США использовать ресурсы КР для ослабления КНР, основой американской политики с начала 1950-х гг. стало все-таки не это «деструктивное» направление, а всестороннее, не только военное, но и экономическое укрепление Тайваня, которое не могло осуществляться иным путем кроме как через укрепление контролирующего остров гоминьдановского режима. В условиях негативного и скептического отношения Вашингтона к идее «возвращения на материк» подобный вариант американской политики был объективно наиболее выгодным для гоминьдановцев. Без помощи США тайваньская экономика, находившаяся в к 1940-х гг. в критическом состоянии, явно не справилась бы с «демографическим взрывом» в форме внезапного появления 2 миллионов новых обитателей острова, деятельность большинства которых – чиновников, военных и членов их семей, никак не способствовала приращению материальных благ. Гоминьдановскому руководству пришлось бы столкнуться с серьезными экономическими трудностями и неизбежно следующей за ними политической дестабилизацией, что не только окончательно превратило бы «возвращение на материк» в утопию, но и поставило бы под угрозу само выживание гоминьдановского режима на Тайване.
Как и в случае с военной помощью, американское содействие экономическому развитию Тайваня складывалось из двух компонентов: материально-финансовой поддержки и участия американских специалистов в экономическом управлении. В 1951 – 1965 гг. на Тайвань из США ежегодно поступало в среднем по 100 млн. долларов невоенной помощи в форме грантов и низкопроцентных кредитов. В пересчете на душу населения объемы поддержки тайваньской экономики Соединенными Штатами превышали в этот период помощь, предоставляемую любому другому американскому союзнику. Общий объем финансирования правительством США различных экономических программ на Тайване за 14 лет составил 1,7 млрд. долларов[17].
В 1951 г. на Тайвань была фактически импортирована «здоровая» финансовая система, взамен старой, разрушенной гиперинфляцией. Одним из первых направлений экономической политики правительства КР стала аграрная реформа, проведенная в 1949 – 1957 гг. при активном участии американцев, входивших в состав Совместной китайско-американской комиссии по аграрной реконструкции. В общей сложности 44% американской помощи было потрачено на восстановление и развитие экономической инфраструктуры острова – электростанций, железных и шоссейных дорог, портов, телеграфных и телефонных линий[18]. Не умаляя заслуг китайских хозяйственных руководителей, следует заметить, что роль США в создании основ будущего тайваньского «экономического чуда» была определяющей. А.В. Меликсетов, один из немногих советских авторов, давших оценку происходящему на Тайване в период гоминьдановского правления, пришел к выводу, что Тайвань являлся площадкой для грандиозного социально-экономического эксперимента, проводимого Соединенными Штатами[19]. Как мы увидим в дальнейшем, это верное наблюдение можно дополнить: эксперимент распространялся не только на социально-экономическую, но и на политическую и внешнеполитическую сферу. Соединенные Штаты, по сути дела, создавали себе союзника в виде КР на Тайване.
Вместе с тем, уже с начала 1950-х гг. обнаружилось, что Чан Кайши намерен в корне пресекать попытки США вмешаться в решение проблем внутриполитического устройства КР. Ни о какой либерализации политической жизни на острове в начале 1950-х гг. не приходилось и помышлять. После переезда гоминьдановского правительства на Тайвань Чан Кайши предпринял некоторые меры для повышения эффективности работы чиновничьего аппарата, погрязшего на материке в коррупции и злоупотреблениях. Была проведена чистка партийных радов, организована кампания по вступлению в гоминьдан лояльных представителей коренного населения. Вместе с тем, запрет на формирование новых партий отменен не был. После введения в действие в 1950 г., новой «Схемы» управления островом, стали проводиться альтернативные выборы на должности в муниципалитетах и уездных органах самоуправления, однако на более высоких властных уровнях (начиная с провинциального) начальники назначались сверху, а состав высших представительных органов КР был заморожен в соответствии с «Временными положениями» конституции[20]. Режим оставался авторитарным, и это создавало Соединенным Штатам определенные сложности в вопросах идеологического обоснования своего сотрудничества с КР.
Понимая, что это сотрудничество стратегически выгодно Соединенным Штатам, Чан Кайши осмеливался вступать в споры с американскими представителями на острове, даже тогда, когда речь шла о распределении поступающих из Вашингтона финансовых средств. Постоянной темой были разногласия по поводу формирования оборонного бюджета – Чан Кайши и гоминьдановские генералы выступали за непомерно высокие цифры. Сопротивлялись лидеры КР и попыткам американцев провести приватизацию ряда крупнейших предприятий острова, внести ряд либеральных черт в организацию экономики, привлечь к более активному участию в экономическом и политическом управлении коренных тайваньцев[21].
Большие надежды в Тайбэе связывали с президентскими выборами 1952 г. в Соединенных Штатах. Республиканцы критиковали доктрину сдерживания Трумэна, утверждали, что именно из-за «мягкотелости» уходящей администрации произошло несколько провалов в американской внешней политике, в том числе «потеря Китая». Взамен, предлагалось активизировать политику, осуществлять не только «сдерживание» коммунизма, но и «освобождение» народов, попавших под его влияние. Подобное изменение курса внешне полностью соответствовало реваншистским замыслам гоминьдановцев, поэтому победа на выборах республиканца Д. Эйзенхауэра была воспринята в Тайбэе почти с таким же восторгом, как в свое время известие о нападении японцев на Перл-Харбор и вступлении США во вторую мировую войну.
Уже первые шаги новой администрации показали, что радость чанкайшистов была не напрасной. В послании конгрессу 2 февраля 1953 г. Эйзенхауэр заявил, что он «отдал приказ 7-му флоту США впредь не защищать материковый Китай от возможных рейдов гоминьдановских войск». Это было объяснено тем, что «…существующее положение дел нелогично. Войска США в одно и то же время воюют с китайской армией в Корее и защищают КНР от возможных акций со стороны вооруженных сил гоминьдановцев на Тайване»[22].
Озвученное Эйзенхауэром изменение американских подходов было названо «спуском Чан Кайши с поводка» (unleashing). Впервые Вашингтон официально сформулировал свое предпочтение – защищать гоминьдановцев от коммунистов, а не наоборот. Вместе с тем, как это часто бывает, ничего действительно нового заявление Эйзенхауэра не содержало. Практическое сотрудничество США и КР в сфере подрывной деятельности против КНР, как мы видели, началось еще при Г. Трумэне, нынешнее же публичное объявление об этом было нужно новому президенту для достижения ряда политических целей, в большинстве своем прямо с Тайванем не связанных. Во-первых, как сам Эйзенхауэр отмечал в мемуарах, «спуск Чан Кайши с поводка» должен был послужить предупреждением Пекину, побудить его к скорейшему началу переговоров в Корее под угрозой распространения войны за пределы корейского полуострова[23]. Кроме того, американская публика и многие влиятельные представители республиканской партии в конгрессе ждали от Д. Эйзенхауэра решительных шагов, направленных на преодоление просчетов в дальневосточной политике администрации Г. Трумэна.
То, что «спуск с поводка» не будет равносилен предоставлению карт-бланш на ведение политики в отношении КНР, Чан Кайши имел возможность убедиться уже в том же феврале 1953 г. Согласно заключенному тогда между правительствами США и КР секретному соглашению, новые реактивные самолеты должны были поступить на Тайвань только в обмен на обещание Тайбэя консультироваться перед проведением любых военных акций против материка[24].
И все-таки, на протяжении первого срока президентства Д. Эйзенхауэра, Соединенные Штаты периодически демонстрировали готовность признать КР на Тайване за явного союзника, в отличие от времен Г. Трумэна, когда Чан Кайши приходилось довольствоваться «неофициальными» отношениями с США. 6 ноября 1953 г. Эйзенхауэр подписал документ СНБ 146/2, в котором исправлялась ошибка Ачесона, Тайвань официально включался в «оборонительный периметр» Соединенных Штатов, а также содержалось утверждение о необходимости защиты Тайваня от захвата враждебными США силами любой ценой[25].
Конечно же, Чан Кайши хотел, чтобы союзнические отношения США-КР наконец-то получили настоящее оформление, в виде Договора о взаимной обороне (ДВО), который США уже заключили к тому времени со всеми своими основными восточноазиатскими союзниками. Осенью 1953 г., после заключения ДВО с Кореей, был составлен проект подобного договора с Тайванем, однако госдепартамент, во главе с Джоном Ф. Даллесом, явно не хотел торопиться с его подписанием. Дело в том, что связь Вашингтона с Чан Кайши была крайне непопулярна среди западноевропейских союзников Соединенных Штатов. В Европе не испытывали к генералиссимусу никаких чувств, кроме презрения, и энтузиазм определенной части американских политиков по поводу «свободного Китая» оставался для европейцев непонятным. В 1954 г. в связи с проведением Женевской конференции по Индокитаю и рядом других событий, отношения с европейскими державами были для США особенно важны, и их не хотелось лишний раз портить из-за тайваньской темы. Но тут-то и сработало имевшееся у Чан Кайши преимущество – право вето в Совете Безопасности ООН. Даллес был вынужден пообещать Тайбэю скорейшее подписание ДВО в обмен на согласие Чан Кайши не голосовать против одобряемой американцами резолюции по условиям урегулирования в Корее[26].
При окончательном согласовании и подписании ДВО (2 декабря 1954 г.) Даллес сделал все возможное для того, чтобы избавить США от нежелательных последствий поведения их нового официального союзника. Чану было отказано в контроле над контингентами американской армии, которые по договору могли располагаться на острове[27]. В тексте ДВО шла речь лишь о защите Тайваня и Пескадорских островов, так называемые «прибрежные острова», которые Чан Кайши рассматривал в качестве своеобразного «трамплина» для возвращения на материк, даже не упоминались. Кроме того, после подписания договора госсекретарь США Д. Ф. Даллес и министр иностранных дел КР Е Гунчао обменялись нотами, в которых опять говорилось о необходимости согласования любых действий, предпринимаемых сторонами (прежде всего, конечно же, имелись в виду агрессивные акции гоминьдановцев в отношении материка)[28]. Таким образом, менее чем через два года после «спуска с поводка», Чан Кайши снова был на него «посажен», теперь уже на основании официального двухстороннего соглашения.
Общий настрой в отношении гоминьдановского режима, существующий к концу 1954 г. в администрации Д. Эйзенхауэра, хорошо характеризует директива СНБ № 5441, принятая по поводу подписания ДВО. Директива называлась «Политика США в отношении Тайваня и правительства республики Китай» и в ее тексте содержалась следующая фраза: «Соединенные Штаты должны предпринять все меры, чтобы не позволить войскам гоминьдана проводить наступательные операции против КНР, за исключением акций возмездия, одобренных президентом США»[29].
Завершая характеристику первого этапа американского вовлечения в спор вокруг Тайваня следует обратить внимание на еще одно особое направление этого вовлечения. Речь идет о поддержке, которую США оказывали КР в ООН, отстаивая ее право на членство в этой организации, включая присутствие гоминьдановского представителя в Совете Безопасности. Несмотря на то, что порой, как мы видели, имевшееся у КР право вето в СБ заставляло и Вашингтон идти на определенные жертвы, на протяжении всех 1950-х гг. именно США оставались главными сторонниками и гарантами присутствия чанкайшистов в ООН. С 1950 г. американский конгресс ежегодно принимал резолюцию, содержавшую протест против принятия в ООН КНР. Администрацией Г. Трумэна был изобретен особый механизм: в начале работы очередной сессии Генеральной ассамблеи ООН США вносили на голосование «резолюцию о моратории», запрещавшую даже включать в повестку дня вопрос о членстве КНР. Благодаря доминирующей позиции Соединенных Штатов в Генеральной ассамблее в 1950-е гг. механизм работал безотказно, и делегация Тайбэя продолжала заседать в ООН от имени всего Китая[30].
Вместе с тем, уже в начале 1950-х гг. в американском госдепартаменте шли разговоры о необходимости устранения аномалии с представительством Китая. В 1953 г., в беседе с Джавахарлалом Неру, Даллес допустил возможность принятия КНР в ООН, в случае если место Китая в СБ будет передано Индии. При этом подразумевалось, что КР в любом случае должна сохранить место в Генеральной ассамблее, и КНР может рассчитывать на участие в работе ООН только на правах «двойного представительства». Тот же Даллес несколько раз высказывал мнение, что в случае внесения в СБ резолюции о членстве КНР, Соединенные Штаты не должны использовать право вето, так как это создаст опасный прецедент и может впоследствии воспрепятствовать вхождению в ООН новых стран «свободного мира»[31].
Подобная неопределенность подходов к проблеме представительства отражала отсутствие у Вашингтона четкой политики в отношении международного статуса Тайваня. Фраза Г. Трумэна из заявления 27 июня 1950 г. на долгие годы осталась единственным официальным толкованием американской позиции. Как о возможном поводе для прояснения статуса острова Трумэн говорил тогда о заключении мирного договора с Японией. Однако обстоятельства, при которых происходило его подписание практически исключали вероятность принятия какого-либо окончательного решения. Из-за Корейской войны первоначальный план приглашения на конференцию в Сан-Франциско представителей КР и КНР сорвался, и договор подписывался без их участия[32]. В тексте договора (8 сентября 1951 г.) содержался лишь отказ Японии от прав и претензий на владение Тайванем. О том, кому во владение переходит остров ничего сказано не было[33]. Единственным намеком на направление этого перехода могло послужить состоявшееся в 1952 г. заключение отдельного мирного договора между Японией и КР[34]. Впрочем, на этот шаг японское правительство пошло только под сильным давлением со стороны США. Вашинготон пригрозил Токио, что в случае предпочтения Японией Пекина Тайбэю шансы на утверждение Сан-Францисского договора в американском сенате будут крайне невысоки. Японии пришлось согласиться на сближение с Чан Кайши, хотя это означало для нее утрату серьезных экономических преимуществ от полноценной торговли с материковым Китаем[35].
Ничего нового по вопросу о статусе Тайваня не содержал и ДВО. Он был специально рассмотрен с этой точки зрения в конгрессе США и конгрессмены пришли к выводу, что единственными документами, содержащими хоть какие-то определенные суждения о статусе острова, по-прежнему остаются Каирская и Потсдамская декларации. Впрочем, тут же было отмечено, что сами по себе они не способны достаточным образом обосновать принадлежность Тайваня[36].
Таким образом, к началу 1955 г. вопрос о международном статусе Тайваня оставался непроясненным. Для США не существовало однозначно выгодного варианта решения этой проблемы. С одной стороны, провозглашение Тайваня независимым государством избавило бы США от необходимости сдерживать Тайбэй от непродуманных шагов в направлении «возвращения на материк». С другой – это лишало Соединенные Штаты важного рычага давления на Пекин. Точно также, признание принадлежности Тайваня Китаю вроде бы укрепляло положения гоминьдановского режима на острове – но в ближайшей перспективе могло привести к его краху, в случае весьма вероятного успеха борьбы КНР за международное признание. Кроме этих рациональных соображений, присутствовала и объективная сложность реализации любого из названных вариантов. Провозглашение независимости Тайваня было вряд ли мыслимо, учитывая позиции тайбэйского и пекинского правительств по этому вопросу. Признание же Тайваня китайским требовало заключения некого нового договора, не совсем понятно кого с кем. В лучшем случае, можно было признать Тайвань не китайским, а гоминьдановским, что и было сделано в договоре 1952 г. между Японией и КР.
ДВО был подписан уже в обстановке «тайваньского кризиса», когда впервые с 1950 г. Мао Цзэдун решил по-настоящему испытать на прочность американо-гоминьдановский союз. Это событие можно считать этапным, хотя косвенное давление со стороны Пекина в связи с тайваньской проблемой в Вашингтоне почувствовали еще в начале 1951 г., когда КНР увязала заключение перемирия в Корее с отказом США от поддержки чанкайшистов. Однако обстрелы «прибрежных островов» в сентябре 1954 г. знаменовали начало силового давления непосредственно на позиции гоминьдановцев. От США теперь требовалась не только формальная поддержка и материальная помощь Тайваню, но и принятие ряда оперативных решений для предотвращения военного поражения Чан Кайши. Как мы увидим, Соединенные Штаты проявили готовность защищать КР и на этом уровне.
К началу 1955 г. участие США в споре вокруг Тайваня заключалось, преимущественно, во всесторонней поддержке гоминьдановского режима на Тайване: финансировании ряда военных и экономических программ на острове, участии американских экспертов в процессе реформирования тайваньской экономики и организации обороны Тайваня. Американское правительство оказывало КР и дипломатическое содействие, отстаивая ее сомнительные права на представительство Китая в ООН. В декабре 1954 г. союзнические отношения США-КР были официально оформлены в Договоре о взаимной обороне.
Одновременно с поддержкой КР и укреплением позиций гоминьдановского режима на Тайване, США стремились, используя конфликтный потенциал тайваньской проблемы, оказывать прямое давление на Пекин. До заключения перемирия в Корее летом 1953 г. действия США в отношении КНР по сути дела приняли характер «тайной войны».
Вместе с тем, роль союзника, которую США стали играть в отношении КР с начала 1950-х гг. обладала рядом специфических черт. Соединенным Штатам пришлось почти что создавать на пустом месте нового политического партнера, потому что состояние гоминьдановского режима к лету 1950 г. заставляло серьезно сомневаться в его способности самостоятельно организовать полноценное государственное управление даже на острове Тайвань. При этом, гоминьдановские лидеры умело использовали остававшиеся в их руках козыри для оказания давления на Вашингтон, и сохранили определенную долю самостоятельности, особенно в части принятия внутриполитических решений. Что же касается внешнеполитического курса, он был поставлен американцами под строгий контроль, что в конце концов нашло выражение даже в официальных договоренностях. Аномальный международный статус Тайваня и неадекватная позиция, занимаемая КР в ООН уже на начальном этапе американского вовлечения в тайваньскую проблему побуждали США к поиску вариантов устранения этих противоречий. Однако к концу рассматриваемого периода они продолжали существовать, так как антагонизм КНР – США и КНР – КР не позволял достичь необходимого компромисса.
2.2. Тайваньские кризисы 1954-1955, 1958, 1962 годов и политика США
Заключение перемирия в Корее 27 июля 1953 г. позволило лидерам КНР вновь обратиться к «отложенной» на время войны тайваньской проблеме. По сравнению с началом 1950 г., когда шансы Пекина на успешное проведение военной операции в отношении острова оценивались исключительно высоко, ситуация 1953 года требовала от КНР поиска новых подходов, с учетом фактора американского вмешательства. Пекин не мог теперь приступать к операции по «освобождению» Тайваня без дипломатической подготовки – надо было, по крайней мере, представить свои действия в качестве вынужденной реакции на жесткий империалистический курс США. Выгодная с этой точки зрения ситуация возникла летом 1954 г., когда стало ясно, что в ближайшие месяцы Соединенные Штаты намерены заняться укреплением своих позиций на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии. В завершающую стадию вступили переговоры о заключении договора СЕАТО – его подписание представителями восьми стран-участниц намечалось провести в Маниле в сентябре 1954 г. Кроме того, в августе Дж. Даллес объявил о скором подписании Договора о взаимной обороне с Тайванем[37].
Для начала тайваньской операции НОАК совсем не обязательно было сразу приступать к штурму гоминьдановских позиций на Тайване: подразделения чанкайшистской армии контролировали несколько небольших островов, расположенных в непосредственной близости от материка. Самыми крупными из них были острова Цзиньмэнь и Матцу, которым Чан Кайши придавал особое значение, рассматривая их как исключительно важные стратегические пункты для проведения операции по «возвращению на материк». Прибрежные острова были сильно укреплены, здесь размещалась треть всех вооруженных сил Китайской Республики (КР)[38]. Еще в октябре 1953 г. командующий восточнокитайским военным округом Чэнь И направил в военный совет ЦК КПК свои предложения по «освобождению» островной группы Цзиньмэнь. 23 июля 1954 г. в официальной газете ЦК КПК «Жэньминь жибао» была опубликована редакционная статья под названием «Обязательно следует освободить Тайвань». 3 сентября 1954 г. артиллерия КНР в течение часа обстреливала Цзиньмэнь. Обстрел повторился 22 сентября. Среди многочисленных жертв оказались и два американских офицера[39].
Для обсуждения ситуации, сложившейся в Тайваньском проливе, в Вашингтоне 12 сентября было собрано специальное заседание СНБ, под председательством Д. Эйзенхауэра. Президент подчеркнул серьезность положения: активная помощь КР со стороны Соединенных Штатов неизбежно приведет к началу войны с материковым Китаем. Вместе с тем НОАК пока ограничивалась лишь обстрелами. По предложению Дж. Даллеса, решено было воздержаться от окончательных решений, попытаться использовать механизм ООН и отстоять статус-кво. Необходимость подписания ДВО с Тайванем теперь выглядела для американского руководства очевидной. С его помощью от Чан Кайши можно было получить официальное обещание «не допускать опасной самодеятельности в материковой политике»[40].
В ответ на заключение ДВО, КНР и СССР попытались провести через Генеральную ассамблею ООН резолюцию протеста. Однако не удалось добиться даже внесения вопроса в повестку дня[41]. В январе 1955 г. НОАК перешла в наступление[42]. Руководство КНР решило не трогать пока Цзиньмэнь и Матцу, а организовать захват ряда более мелких и отдаленных от Тайваня островов. 18 января 1955 г. был взят остров Ицзяншань, причем в сражении было уничтожено более тысячи гоминьдановцев. Этот успех НОАК гарантировал «освобождение» и находившегося неподалеку острова Дачэнь, так как его территория могла подвергаться с Ицзяншаня массированным обстрелам[43].
Резкое обострение ситуации в Тайваньском проливе в январе 1955 г. имело широкий резонанс. Впервые тайваньская проблема была осознана как проблема всего мирового сообщества. Противоборство КР – КНР в любой момент, в случае активного вмешательства США или Советского Союза, могло привести к новой крупномасштабной войне. В январе – начале февраля по инициативе лидирующих держав было сделано несколько попыток использовать механизм ООН для снятия напряженности. Новая Зеландия, действуя в соответствии с указаниями, поступившими из Лондона и Нью-Йорка, внесла в Генеральную Ассамблею проект резолюции о прекращении огня. СССР предложил свой вариант резолюции, с осуждением действий США и требованием вывода гоминьдановских войск с прибрежных островов. Однако ни та ни другая резолюция не собрала необходимого числа голосов. 5 февраля СССР выступил с инициативой созвать конференцию с участием всех заинтересованных сторон, в том числе КНР и США. Пекин это предложение не поддержал, сославшись на то, что тайваньская проблема, как внутреннее дело КНР, не может обсуждаться на международном форуме. Таким образом, участие мирового сообщества в разрешении тайваньского спора оказалось блокированным[44].
Что же касается Соединенных Штатов, то успех операции НОАК по захвату Ицзяншаня заставил администрацию Д. Эйзенхауэра принять срочные меры. 24 января президент обратился к конгрессу со специальным посланием, в котором заявил о необходимости предоставления ему широких полномочий по обороне Тайваня. 25 января «формозская резолюция» была принята палатой представителей, 28 января – сенатом. Теперь президент США был официально уполномочен самостоятельно принимать все необходимые решения не только в отношении обороны Тайваня и Пескадорских островов, но и в отношении «прилегающих территорий»[45]. Важно заметить, что в обеих палатах американского конгресса «формозская резолюция» встретила почти единодушную поддержку (410 против 3 – в палате представителей и 85 против 3 – в сенате)[46], что свидетельствовало о сформировавшемся среди американских лидеров к середине 1950-х гг. консенсусе по тайваньской политике.
Первым практическим применением «формозской резолюции» стало участие США в эвакуации гоминьдановцев с обреченного острова Дачэнь. 8 – 12 февраля 1955 г. 25 тысяч солдат и 18 тысяч местных жителей были вывезены на Тайвань на американских кораблях, причем предварительно госсекретарь Дж. Даллес обратился к советскому министру иностранных дел В. Молотову с просьбой оказать воздействие на Мао, чтобы тот позволил провести эвакуацию в спокойной обстановке. Молотов просьбу выполнил, и несколько дней НОАК воздерживалась от обстрелов Дачэня[47].
Приняв участие в обороне «прибрежных островов»[48], Соединенные Штаты впервые по-настоящему вмешались в противоборство КР – КНР, и американские лидеры смогли воочию убедиться, какой значительный конфликтный потенциал несет в себе тайваньская проблема. На одном из заседаний СНБ в феврале 1955 г., когда речь зашла о «прибрежных островах» Эйзенхауэр заявил, что «лучше бы они потонули»[49]. После захвата мелких островов, естественно было ожидать атаки НОАК на Цзиньмэнь и Матцу[50]. Весьма вероятный ее успех был бы для Чан Кайши настоящим крахом, учитывая идеологическое значение островов и количество дислоцированных на них подразделений гоминьдановской армии. Это понимали в Вашингтоне, и в марте 1955 г. на заседании СНБ было принято решение предупредить Пекин о возможности применения к нему ядерного оружия в случае продолжения агрессивных действий[51]. Эта угроза была озвучена Даллесом и Эйзенхауэром 15 и 16 марта[52].
К середине марта 1955 г. напряженность достигла максимального уровня. Каждый день мог принести известие о начале операции против Цзиньмэнь и Матцу, что, после прозвучавших из Вашингтона угроз, было равносильно известию о начале атомной войны. Однако ничего не происходило, руководители КНР явно восприняли сигнал всерьез[53]. Почти через месяц, 13 апреля 1955 г., на заседании Постоянного Комитета ВСНП, Чжоу Эньлай заявил о «желании китайского народа освободить Тайвань мирными средствами», что по сути означало отбой «военной тревоги». 19 апреля и Эйзенхауэр на заседании СНБ заметил, что он «не считает нужным рассматривать ситуацию на Дальнем Востоке как дело первостепенной важности»[54].
К этому времени администрация Д. Эйзенхауэра пришла к выводу о недопустимости сохранения «прибрежных островов» в качестве потенциального детонатора ситуации. 1 апреля на совещании в Белом Доме президент высказал предложение: убедить Чан Кайши эвакуироваться с островов, в обмен на «надежные гарантии безопасности» Тайваня со стороны Соединенных Штатов. 16 апреля в госдепартаменте было обсуждено конкретное содержание этих гарантий. Чан Кайши было предложено создать «совместную с США зону морской безопасности»; разместить на Тайване ядерное оружие; перебазировать на Тайвань дополнительные средства ПВО и контингент американской морской пехоты[55]. Однако лидер КР этот план отверг и не согласился даже на частичный вывод войск и эвакуацию гражданского населения с «прибрежных островов» (что позволило бы в случае их утраты снизить значимость этого события)[56]. Чан Кайши продолжал настаивать на необходимости укрепления Цзиньмэнь и Матцу в рамках политики «возвращения на материк» и сомневался в способности США компенсировать утрату «первого рубежа» обороны КР с помощью морской блокады[57].
Полное прекращение обстрелов «прибрежных островов» произошло в дни работы Бандунгской конференции в апреле 1955 г. В Бандунге премьер и министр иностранных дел КНР Чжоу Эньлай заявил о готовности Пекина начать с США прямые переговоры, в том числе и по тайваньской проблеме, отметив при этом, что «Китай никогда не откажется от своего суверенного права освободить Тайвань»[58]. В конце апреля США выразили свое положительное отношение к идее переговоров[59].
Таким образом, можно было приступать к подведению итогов произошедшего. Соединенные Штаты в 1954 – 1955 гг. впервые были вынуждены вмешаться в ход военного противостояния КНР – КР. Кризис показал, что при конфронтационном развитии событий первостепенное значение приобретает проблема «прибрежных островов», и что возможность манипулирования поведением Чан Кайши из Вашингтона имеет свои пределы. Ясно проявилась неспособность мирового сообщества каким-либо образом повлиять на разрешение тайваньской проблемы, даже в случае, когда развитие событий в Тайваньском проливе вело к возникновению прямой угрозы глобальной безопасности. Едва не оказавшись в состоянии атомной войны, США и КНР были вынуждены весной 1955 г. пойти на переговоры, что также стало одним из важных итогов кризиса.
Вместе с тем начавшиеся в августе 1955 г. в Женеве переговоры на уровне послов быстро продемонстрировали свою бесперспективность. Единственным достигнутым в их ходе соглашением, была договоренность о выдаче Пекином нескольких американских граждан[60]. Главным содержанием политических дискуссий с момента их начала стало обсуждение тайваньской проблемы: США настаивали на официальном отказе КНР от применения силы в отношении Тайваня, Пекин, естественно, не соглашался, и выдвигал встречные требования о прекращении «империалистического вмешательства» США. В декабре 1957 г. женевские переговоры были прерваны[61].
Даже если не принимать во внимание жесткую позицию КНР по Тайваню, переговоры 1950-х гг. были обречены на неудачу в силу направленности политики США на поддержку гоминьдановского режима. Участие ЦРУ в диверсионной деятельности против материкового Китая не прекратилось и после окончания Корейской войны, кризис 1954–1955 гг. лишь придал ему новый импульс. Объемы военной помощи правительству КР возросли. Гоминьдановская армия превращалась в своеобразный вооруженный резерв США в Восточной Азии, испытанный в боях и относительно дешевый в содержании[62]. В 1956 г. в администрации Эйзенхауэра пришли к выводу, что на Тайване необходимо разместить ядерное оружие. Ракеты «Матадор» были доставлены на остров к декабрю 1957 г., таким образом предупреждение о радикальных мерах, сделанное Вашингтоном Пекину, приобрело еще более субстанциональный характер[63]. К середине 1950-х гг. пика своего влияния в Соединенных Штатах достигло «китайское лобби» – наиболее ярким проявлением деятельности сторонников чанкайшистского режима в это время стало создание и функционирование так называемого «Комитета одного миллиона против допуска коммунистического Китая в ООН». Свое название «Комитет» получил из-за главной инициативы его организаторов – собрать миллион подписей под соответствующей петицией. Ядро «Комитета» составили конгрессмены У. Джадд, Б. Голдуотер, У. Ноуленд, С. Бриджес, владелец журналов «Тайм» и «Лайф» Г. Люс, генерал А. Ведемейер. Первый офис новой организации был открыт в октябре 1953 г., и ее деятельность, конечно же, не ограничивалась сбором подписей. Лоббирование интересов КР осуществлялось на самом высоком политическом уровне – в конгрессе и Белом Доме[64]. Сторонникам Чан Кайши даже удалось внедрить в разговорный обиход особую терминологию: Тайвань именовался Формозой (вопреки материковому словоупотреблению), Китайская Народная Республика – «красным» или «коммунистическим» Китаем, ее столица Пекин – «Бэйпином» (т. е. не «северной столицей», в переводе с китайского, а «северным спокойствием», как этот город назывался во времена смещения политического центра Китайской империи на юг)[65].
Вместе с тем во второй половине 1950-х гг. устойчивость пекинского режима уже не вызывала сомнений даже у членов «китайского лобби». Отсутствие дипломатических связей и торговое эмбарго в отношении КНР наносили ощутимый вред американским интересам в Восточной Азии. Объективная потребность в восстановлении контактов с материковым Китаем становилась более очевидной по мере улучшения внешнеполитического имиджа КНР в результате ослабления радикализма подходов Пекина к различным вопросам, в том числе и к тайваньской проблеме, после кризиса 1954–1955 гг. В 1955 и 1956 гг. Чжоу Эньлай в своих выступлениях говорил о «мирном освобождении Тайваня» как наиболее адекватном способе воссоединения Китая[66]. Результатом всего этого стала активизация деятельности сторонников нормализации отношений с КНР в американском конгрессе. В 1957 г. с предложением признать пекинский режим выступили сенаторы У. Фулбрайт и Т. Грин [67]. Однако события 1958 г. отсрочили перспективу американо-китайского сближения.
В 1958 г. одновременное действие нескольких факторов привело к новому обострению обстановки в Тайваньском проливе. Во-первых, усилилась общая напряженность в мировой политике после того, как в СССР был произведен удачный запуск первого искусственного спутника земли (октябрь 1957) и Москва получила возможность использования межконтинентальных баллистических ракет. Во-вторых, летом 1958 г. разразился кризис на Ближнем Востоке и 15 июля 1958 г., в соответствии с так называемой «доктриной Эйзенхауэра», в Ливан был введен 14-тысячный контингент американских вооруженных сил. В-третьих, в 1958 г. Мао Цзэдун испытывал потребность в создании «внешнего фона» для задуманных им радикальных шагов во внутренней политике («большого скачка» и создания «народных коммун»).
Летом 1958 г. Мао посчитал, что отвлечение внимания американских политиков на ближневосточные события создает благоприятную обстановку для возобновления давления на Тайвань. В 20-х числах июля 1958 г. НОАК провела первую серию обстрелов «прибрежных островов», которые, впрочем, были быстро приостановлены после снятия напряженности на Ближнем Востоке[68]. 17-30 августа 1958 г. состоялось заседание Политбюро ЦК КПК в Байдайхэ, на котором было принято окончательное решение о радикальном изменении внутриполитического курса[69]. 23 августа НОАК открыла шквальный огонь по острову Цзиньмэнь из 459 орудий; за 85 минут было выпущено 30 тысяч снарядов, гоминьдановцы понесли тяжелые потери, в числе прочих были убиты три заместителя начальника штаба, отвечавших за оборону «прибрежных островов»[70].
Обстрелы с этого момента стали проводиться практически безостановочно, и главной проблемой для гоминьдановского руководства теперь являлось снабжение «прибрежных островов» в условиях их фактической блокады. Вместе с тем хотя к артиллерийским обстрелам вскоре добавились авианалеты на Цзиньмэнь и Матцу, НОАК не предпринимала никаких шагов для организации штурма и захвата гоминьдановских позиций. В Вашингтоне на протяжении десяти дней анализировали ситуацию, затем 4 сентября госсекретарь Дж. Даллес выступил с заявлением, в котором связал оборону «прибрежных островов» с обороной Тайваня и потребовал от Пекина немедленно прекратить обстрелы[71]. Руководство КНР 6 сентября прореагировало на это предложением возобновить прерванные переговоры на уровне послов, но обстрелов не прекратило[72]. 7 сентября Соединенные Штаты начали подтягивать свои военно-морские силы в Тайваньский пролив. Сюда были направлены 6 авианосцев, 3 тяжелых крейсера, 40 эсминцев, подводные лодки. Это стало «самым крупным сосредоточением американского военного флота за всю его предшествовавшую историю»[73]. Главной задачей этой военно-морской группировки был прорыв блокады прибрежных островов, чего американское командование надеялось добиться используя систему конвоев. Однако еще 4 сентября правительство КНР объявило, что вводит 12-мильную зону своих морских владений. Это послужило дополнительным фактором обострения обстановки и увеличило вероятность провоцирования китайско-американского столкновения. Вашингтон заявил, что он признает только трехмильную зону, и приступил к осуществлению конвоев. Ситуация стала еще более напряженной после того, как 9 сентября советское правительство объявило, что агрессия в отношении КНР будет приравнена к нападению на СССР[74]. Мир снова оказался на грани ядерной войны.
Быстро обнаружилось, что бойцы НОАК прилагают все старания для того, чтобы в результате обстрелов не было нанесено ущерба американским кораблям. Хотя американцы прекращали конвоирование гоминьдановских транспортных кораблей на границе трехмильной зоны от материка, большая их часть успешно добиралась до Цзиньмэнь и Матцу. Летчики КР демонстрировали полное превосходство над материковыми ВВС – им удалось сбить 31 МИГ, потеряв при этом всего один F-86F[75]. Блокада, по сути, была прорвана, однако это никоим образом не сказывалось на обстрелах, которые НОАК продолжала вести с прежней интенсивностью. Для оказания дополнительного давления на Пекин администрация Эйзенхауэра приняла решение разместить пусковые установки ядерных ракет на самих «прибрежных островах» По мере затягивания кризиса некоторые военные руководители США все однозначнее высказывались за нанесение ядерного удара по КНР[76].
13 сентября китайские лидеры решили отступить, было объявлено о прекращении постоянных обстрелов и проведении их только по нечетным дням. Таким образом с «прибрежных островов» снималась блокада, что устраняло потребность в американских конвоях. 30 сентября из ЦК КПК в штаб восточного военного округа КНР была направлена директива, в которой утверждалось, что «сейчас более выгодно отложить освобождение острова Цзиньмэнь от гоминьдановских войск»[77]. 6 октября напряженность была окончательно снята, руководство КНР опубликовало «Послание к тайваньским соотечественникам». Освобождение «прибрежных островов» откладывалось до времени освобождения Тайваня, когда оно должно было «придти само собой»[78].
Вместе с тем совершенно очевидно, что захват каких-либо территорий, контролируемых гоминьданом, не был в 1958 г. главной задачей руководства КНР. Парадоксальным образом, тайваньская проблема превратилась для пекинских лидеров в удобный инструмент достижения определенных политических целей. В фазе обострения, тайваньский спор позволял КНР представить себя «жертвой империализма» и таким образом завоевать дополнительные симпатии стран «третьего мира». Кроме того, обстановка «осажденной крепости» способствовала лояльности населения режиму во время проведения радикальных внутриполитических экспериментов. В «спокойной» фазе тайваньская проблема предоставляла Пекину возможность ведения диалога с крупнейшей державой – США, в ходе которого можно было требовать от Вашингтона различных уступок, что не только льстило китайскому самолюбию, но и поднимало международный престиж КНР.
Самым существенным достоинством тайваньской проблемы в глазах пекинских лидеров выглядела ее «управляемость» – в зависимости от насущных потребностей можно было либо обострить, либо разрядить обстановку в проливе. В мемуарах Н. С. Хрущев вспоминал, что Чжоу Эньлай следующим образом ответил ему на вопрос, в чем заключался смысл операции 1958 года и почему КНР отказалась от военной помощи, которую Советский Союз предлагал ей летом 1958 г. для «освобождения Тайваня»: «Мы хотим, чтобы [гоминьдановский режим] оставался в радиусе досягаемости наших военных возможностей… Если бы мы заняли [прибрежные] острова, то силы Чана оказались бы от нас на таком расстоянии, что мы лишились бы возможности беспокоить его военными средствами в нужное для нас время»[79]. Таким образом, с помощью Цзиньмэнь и Матцу можно было регулировать степень напряженности в Тайваньском проливе.
В Вашингтоне многие политики осознавали это обстоятельство и продолжали убеждать Чан Кайши в необходимости отказа от «прибрежных островов». На пресс-конференции 30 сентября Дж. Даллес заявил, что в случае полного прекращения обстрелов гоминьдановским войскам следует эвакуироваться с Цзиньмэнь и Матцу на Тайвань[80]. В беседе с послом КР Джорджем Е Дж. Даллес отметил, что защищая «прибрежные острова» США поставили себя в международную изоляцию[81]. Однако как и в 1955 г., Чан Кайши не согласился с доводами американцев. Все чего Даллесу удалось добиться (и то только после специального личного визита на Тайвань), это достичь с лидером КР соглашения о сокращении гоминьдановского контингента на Цзиньмэнь и Матцу до 15 тыс. человек в обмен на обещание снабжать их новейшими типами вооружений[82].
Таким образом, главным итогом кризиса 1958 г. стала дальнейшая «консервация» тайваньской проблемы. Непосредственные участники противостояния – КНР и КР, в результате произошедших событий только укрепили свои позиции. Мао Цзэдун мог чувствовать удовлетворение от того, что ему удалось спровоцировать напряженность в отношениях между Вашингтоном и Тайбэем, достичь консолидации китайского общества перед лицом внешней угрозы. Для Чан Кайши важное значение имел факт неукоснительного выполнения США своих союзнических обязательств в отношении КР. Кроме того, в ходе кризиса 1958 г. Пекину не удалось взять под контроль ни сантиметра контролируемой гоминьданом территории, армия КР продемонстрировала свою боеспособность и гоминьдановские военные могли теперь рассчитывать на дополнительные поставки американских вооружений.
Проблема обороны «прибрежных островов» к концу 1950-х гг. окончательно превратилась в главную болевую точку тайваньской политики США. Когда в 1960 г. в ходе предвыборных дебатов кандидаты в президенты Р. Никсон и Дж. Кеннеди затрагивали тему Тайваня, они спорили именно о том, каким образом следует вести себя в отношении Цзиньмэнь и Матцу. Никсон отстаивал позицию «китайского лобби»: «прибрежные острова» входят в зону жизненно важных интересов КР, а следовательно, и США; «формозская резолюция» наделяет президента чрезвычайно важными и необходимыми полномочиями, поэтому должна действовать и впредь. Что же касается Кеннеди, то соглашаясь с общим курсом предыдущей администрации на поддержку КР против КНР, он считал продолжение американского участия в защите Цзиньмэнь и Матцу нецелесообразным, утверждал что их оборона невозможна с военной точки зрения, и что «формозскую резолюцию» необходимо отменить[83].
Вместе с тем став президентом, Дж. Кеннеди предпочел воздержаться от каких-либо резких движений в тайваньской политике, в том числе и в отношении «прибрежных островов». Первое официальное заявление по Тайваню прозвучало из уст представителя новой администрации, госсекретаря Д. Раска, 6 февраля 1961 г. Была подтверждена неизменность курса, Раск отметил, что «у США имеются строгие обязательства в отношении своего союзника, правительства народа Формозы, национального правительства Китая»[84]. Не совсем традиционное упоминание «народа Формозы» отражало настроение в поддержку схемы «один Китай – один Тайвань», с конца 1950-х гг. завоевывавшее все большую популярность среди ведущих американских политиков. За превращение Тайваня в независимое государство и ликвидацию всех аномалий с международным статусом острова и представительством Китая на мировой арене еще в 1959 г. высказывались авторы так называемого «доклада Конлона», представленного комитету по иностранным делам сената[85]. По некоторым сведениям, подобный вариант казался Кеннеди в начале его президентства вполне осуществимым, и только после приобретения достаточного опыта общения с гоминьдановскими лидерами он понял, что идея создания на Тайване независимого государства для них неприемлема
Новым вызовом для сложившейся модели трехсторонних отношений США – КР – КНР к началу 1960-х гг. стало изменение расстановки сил в Генеральной ассамблее ООН, вызванное стремительным ростом числа независимых государств в результате процесса деколонизации. «Третий мир» выходил на международную арену в качестве полноценного игрока и доминирование США в Генеральной ассамблее, характерное для 1940-х – 1950-х гг., стало подвергаться сомнению. КНР и КР не остались безучастными наблюдателями этого процесса, они повели упорную борьбу за привлечение новых государств на свою сторону с помощью денег, технической помощи, продажи вооружений. К середине 1960-х гг. некоторый перевес в этом отношении имела КР: из 37 новых членов ООН 21 государство имело дипломатические отношения с Тайбэем и признавало гоминьдановский режим единственным законным правительством Китая[86]. Однако уже в 1961 г. соотношение сил в Генеральной ассамблее поставило под угрозу сохранение членства КР с помощью «резолюции о моратории», ежегодно вносимой США с начала 1950-х гг. В ООН назревал очередной кризис, связанный с вопросом о приеме Монголии в число стран-участниц этой организации. Еще в 1955 г. Чан Кайши, ощущая себя единственным хранителем традиции китайского национализма, наложил вето на прием МНР, тем самым создав повод для недовольства со стороны СССР. Оно выразилось в голосовании советского представителя против членства в ООН Японии. В 1961 г., в случае повторения гоминьдановского вето, жертвой встречного удара неизбежно должна была стать Мавритания, подавшая заявку на членство в ООН. Такой поворот событий сказался бы на позиции других африканских государств-членов ООН, сочувствовавших Мавритании. При этом, на предыдущей сессии Генеральной ассамблеи в 1960 г. голосование по «резолюции о моратории» завершилось благополучно для КР только благодаря нейтральной позиции одиннадцати африканских стран[87].
Судя по заявлениям гоминьдановских лидеров в начале 1961 г., они не собирались идти на компромисс и допускать членство Монголии в ООН. Таким образом, надвигавшийся кризис могли предотвратить только активные дипломатические усилия новой американской администрации Дж. Кеннеди. Следует отметить, что принимая решение о тех или иных шагах, вашингтонские лидеры должны были учитывать не только то, что чанкайшисты могут лишиться представительства в ООН, но и возможный выход Генеральной ассамблеи из-под американского контроля в случае распространения недовольства, спровоцированного гоминьдановским вето. Иначе говоря, принимая меры для преодоления кризиса, Дж. Кеннеди должен был позаботиться не только о тайваньских, но и непосредственно об американских интересах.
В итоге оказанного на него давления, Чан Кайши согласился не применять вето в обмен на секретные гарантии Вашингтона не допускать вступления КНР в ООН, и в случае необходимости использовать для этого полномочия США как постоянного члена Совета безопасности. Вместе с тем американским лидерам, конечно же, не хотелось доводить дело до подобного варианта и они стали искать замену устаревшему механизму «резолюции о моратории». Решение было найдено в виде «резолюции о важном вопросе», которая уже не отвергала полностью возможность включения вопроса о приеме КНР в повестку дня, но требовала для его положительного решения большинства в 2/3 голосов. Эта резолюция была принята Генеральной ассамблеей и на протяжении 1960-х гг. представительство КР в ООН сохранялось именно с помощью подобного ухищрения[88].
Итак, в новое десятилетие КР вступала, с одной стороны, ободренная твердой поддержкой США, успехами островной экономики, а с другой – с ощущением неустойчивости своих позиций из-за неуклонного роста влияния КНР. Официальная политическая линия администрации Дж. Кеннеди вроде бы не допускала возможности американо-китайского сближения, но объективные предпосылки к этому продолжали нарастать. В Вашингтоне упрямо отказывались признавать реальность советско-китайского конфликта, к чему Чан Кайши и «китайское лобби» прилагали немалые усилия. Однако озабоченность Пекина обстановкой у своих северных границ неизбежно вела к стратегическому партнерству с Соединенными Штатами. Дополнительным фактором, побуждающим США к такому сближению с начала 1960-х гг., стали сообщения спецслужб о завершении в КНР работы по созданию собственной атомной бомбы. Отказывать в признании ядерной державе, и тем самым выводить ее из-под контроля мирового сообщества, было в высшей степени неблагоразумно.
Для Чан Кайши, которому в 1962 г. исполнялось 75 лет, идея «возвращения на материк» к началу 1960-х гг. не утратила своей привлекательности, хотя он не мог не понимать, что с каждым годом надежда на успех подобной акции становится все более призрачной. В 1962 г. Чан, по-видимому, решил использовать свой последний шанс: в условиях охлаждения отношений между Пекином и Москвой, тяжелой социально-экономической обстановки на материке (несколько лет подряд на КНР попеременно обрушивались наводнения и засухи, что усугубляло тяжелые последствия «перегибов» во внутренней политике пекинского правительства) генералиссимус предпринял попытку резко усилить военное давление на КНР, рассчитывая, главным образом, на антикоммунистическое восстание измученных многолетними бедствиями китайцев.
В июне 1962 г. в официальной тайваньской прессе началась кампания антипекинской пропаганды, подразделения гоминьдановской армии стали сосредотачиваться напротив материка, возросла интенсивность диверсионных рейдов. В КНР приняли ответные меры, укрепили оборонительные рубежи в провинции Фуцзянь – но на этот раз до открытой конфронтации дело не дошло. Снова все решила позиция Вашингтона: в администрации Кеннеди вовсе не собирались поддерживать гоминьдановскую авантюру, особенно учитывая нереалистичность надежд Чана на восстание на материке. В отличие от времени двух предыдущих кризисов, в 1962 г. между США и КНР действовал Варшавский переговорный канал, по которому Кеннеди и сообщил 23 июня 1962 г. в Пекин, что он не поддержит агрессию КР против материка[89]. Острота ситуации спала, гоминьдановским генералам пришлось развести войска по казармам. Чан Кайши в своих высказываниях стал отказываться от идеи военного контрнаступления, утверждая, что «возвращение на материк» произойдет естественным путем, по мере принятия китайским народом «трех народных принципов» Сунь Ятсена – основы гоминьдановской идеологии[90].
После трагической гибели президента Кеннеди его преемник, Л. Джонсон, уже 27 ноября 1963 г. направил Чан Кайши персональное послание, в котором обещал твердо следовать политике, проводимой своим предшественником[91]. Однако доминантой правления Джонсона стала Вьетнамская война, и именно она быстро превратилась в главный фактор, диктующий линию американского поведения в отношении тайваньской проблемы. Джонсон был убежден, что теперь, когда США вступили в непосредственное столкновение с коммунистическими силами в Восточной Азии, долг всех американских союзников помогать США в их нелегкой борьбе. В какой степени это относилось к Тайваню? Джонсон гораздо спокойнее, чем в свое время Трумэн, относился к идее прямого участия в боевых действиях гоминьдановских войск, тем более, что многие в США рассматривали КНР в качестве главного подстрекателя войны во Вьетнаме. И все же, в итоге, от прямого участия КР было решено отказаться и основной формой использования тайваньского потенциала стало превращение острова в базу для американских вооруженных сил. Кроме того, небольшие отряды гоминьдановских диверсантов направлялись в контролируемые противником районы для проведения специальных операций[92].
Примечательным фактом является то, что в годы Вьетнамской войны руководство КНР не предпринимало никаких попыток обострить ситуацию в Тайваньском проливе и тем самым создать для США дополнительные сложности. Дело в том, что подобное обострение создавало бы «второй фронт» для самого Пекина, в середине 1960-х уже открыто конфликтовавшего с Советским Союзом. Проблемы, имевшиеся во внешней политике у США и КНР, удивительным образом накладывались друг на друга и служили основанием для роста взаимного интереса и сближения.
В 1965 г. стал назревать очередной кризис в ООН, когда резолюция о вступлении КНР, традиционно с 1961 г. вносимая Албанией, чуть было не набрала большинства голосов. Хотя до двух третей, требуемых американской «резолюцией о важном вопросе», голосов не хватало, позиция КР становилась неустойчивой. Еще в 1964 г. Франция, первой из западных держав, установила с Пекином дипломатические отношения. В такой ситуации Соединенным Штатам пришлось согласиться с предложением Италии о создании при ООН специальной комиссии по изучению вопроса о представительстве Китая. Обиженный Чан Кайши хотел тут же демонстративно заявить о выходе КР из ООН, и только уговоры американского посла Макконаги удержали его от подобного шага[93]. В последующие несколько лет из-за негативного влияния «культурной революции» на внешнеполитическую репутацию КНР вопрос об изгнании чанкайшистов из ООН временно утратил остроту и актуальность.
В Соединенных Штатах во второй половине 1960-х гг. позиции сторонников Чан Кайши серьезно ослабли. В 1966 г. в комитете по иностранным делам сената под председательством У. Фулбрайта прошла серия слушаний, главным выводом участников которых стало утверждение о принципиально неправильном толковании основ китайской внешней политики всеми послевоенными американскими администрациями, ошибочном представлении о КНР как «агенте мирового коммунизма» и недостаточном внимании к мотивировкам поведения Пекина, базировавшимся на традиционном национальном интересе[94]. «Китайское лобби» ничего не смогло этому противопоставить. Многие его активисты на протяжении 1960-х гг. сошли с политической арены. Некоторые либерально настроенные сенаторы (Дуглас, Рибикофф, Джэвитс) публично отказались от членства в «Комитете одного миллиона». К 1968 г. в обеих палатах конгресса сторонники «Комитета» оказались в меньшинстве[95].
Впрочем, к концу 1960-х гг. и сам Тайвань уже радикально преобразился, если не в политическом, то в экономическом плане. «Экспортный бум» 1963 г. окончательно убедил Вашингтон в способности тайваньской экономики обходиться без американской помощи, о прекращении которой и было объявлено в июне 1965 г[96]. Естественно, это не означало прекращения американо-тайваньского экономического сотрудничества. Значение США как рынка для тайваньских товаров сохранилось, и в 1966 г. США стали главным торговым партнером Тайваня, обогнав лидировавшую до этого времени Японию[97]. А в 1968 г. произошло примечательное событие: Тайвань впервые предоставил Соединенным Штатам, испытывавшим финансовые затруднения в связи с войной во Вьетнаме, кредит в размере 40 млн. долларов[98].
Избрание Р. Никсона президентом Соединенных Штатов в 1968 г. знаменовало собой окончание особого этапа американского вовлечения в тайваньскую проблему, на протяжении которого в ходе нескольких кризисов США исправно выполняли свои союзнические обязательства перед Тайванем, а затем, после начала войны во Вьетнаме, получили определенную компенсацию, воспользовавшись военно-стратегическими и финансовыми ресурсами КР. К концу периода в ситуации вокруг Тайваня произошли серьезные изменения, и «союзническая» модель американского вовлечения перестала отвечать требованиям времени. Теперь перед вашингтонской администрацией стоял выбор: либо вообще отказаться от какого бы то ни было участия в судьбе Тайваня и позволить тайваньской проблеме разрешиться естественным образом в кратчайшие сроки, либо изобрести новую модель вовлечения, допускающую одновременное партнерство с двумя непримиримыми противниками – КР и КНР. При кажущейся простоте первого варианта, и неосуществимости второго, США пришлось все-таки предпочесть второй, и совершить то, что на первый взгляд казалось совершенно невозможным.
2.3. Разработка новой модели американского вовлечения, 1969 – 1979 годы
В многочисленных исследованиях процесса нормализации отношений между США и КНР отмечается парадоксальный факт: роль инициатора дружбы с Пекином выпала на долю Р. Никсона, начинавшего свою политическую карьеру в качестве ярого антикоммуниста, активного члена «китайского лобби». Давая оценку этому обстоятельству с точки зрения американо-тайваньских отношений, нельзя не отметить, что, возможно, именно благодаря такой позиции нового президента соображения политического реализма при формировании политики его администрации не затмили полностью чувства ответственности перед старым союзником, и гоминьдановский режим на Тайване не был оставлен на произвол судьбы. Кроме того, репутация Р. Никсона позволила ему гораздо смелее идти на контакт с Москвой и Пекином, чем это мог бы позволить себе на его месте другой политик, не имевший такого антикоммунистического прошлого.
То, что в случае избрания президентом Никсон пойдет на сближение с Пекином было известно еще до выборов 1968 г. В октябрьском номере «Форин аффэйрз» за 1967 г. была опубликована его статья, в которой будущий американский лидер прямо заявлял, что «невозможно более держать миллиардный китайский народ в озлобленной изоляции»[99]. Еще до инаугурации, в январе 1969 г., Никсон выступил с инициативой возобновить прерванные в 1963 г. варшавские переговоры послов США и КНР, и хотя по ряду причин тогда этого сделать не удалось, всем было ясно, что новый президент собирается внести в восточноазиатскую политику США серьезные коррективы. Весной-летом 1969 г. по конфиденциальным каналам через Францию, Пакистан и Румынию администрация Никсона настойчиво передавала в Пекин сигналы о готовности к конструктивному взаимодействию. Для КНР это было как нельзя кстати: с марта 1969 г. на советско-китайской границе началась настоящая локальная война. Вместе с тем, слишком торопиться не хотели ни в Вашингтоне, ни в Пекине: требовалось время и на разрушение демонизированных идеологических образов друг друга, и на разработку изощренной политики в треугольнике США – КНР – СССР, и на формулировку новых подходов к тайваньской проблеме.
В апреле 1969 г. госсекретарь США У. Роджерс заявил, что США готовы прямо сейчас, без каких-либо предварительных условий, признать существование двух китайских режимов – пекинского и тайбэйского[100]. Публично, американские официальные лица говорили об этом впервые, хотя, конечно, было понятно, что власти КНР ни за что не пойдут на схему «двух Китаев». В июле 1969 г. Никсон сформулировал свою «гуамскую доктрину»: теперь восточноазиатские союзники должны были довольствоваться материальной помощью США, без прямого участия американских вооруженных сил[101]. В первую очередь, Никсон имел в виду ситуацию во Вьетнаме, но и тайваньским лидерам, несомненно, пришлось задуматься о последствиях этого шага для обеспечения безопасности КР. В ноябре 1969 г. последовало первое относящееся к Тайваню решение в рамках «гуамской доктрины» - Вашингтон объявил о прекращении патрулирования Тайваньского пролива 7-м флотом США[102].
Тем временем, разрядка в отношениях между США и КНР все очевиднее выходила на поверхность. В декабре 1969 г. наконец-то удалось возобновить варшавские переговоры, причем американский посол Стоссел впервые получил возможность войти в здание китайского посольства по парадной лестнице[103]. Переговоры стали регулярно проводиться с января 1970 г., и снова быстро выяснилось, что главным препятствием на пути сближения является тайваньская проблема[104].
В ответ на растущую озабоченность Тайбэя изменением курса американской политики, на Тайвань в начале 1970 г. был отправлен вице-президент С. Агню, который попытался донести до гоминьдановского руководства две основных идеи: во-первых, то, что Пекин важен для США и «не замечать» его более не представляется возможным, и во-вторых то, что у лидеров КР нет оснований для тревог[105]. Со вторым положением в Тайбэе вряд ли могли согласиться, и для дополнительного успокоения гоминьдановцев в США был приглашен ставший к тому времени военным министром Цзян Цзинго – сын Чан Кайши. Во время визита, в апреле 1970 г., Р. Никсон лично пообещал Цзяну «не предавать Тайвань» ни при каких обстоятельствах. В американской администрации к тому времени явно приняли решение ориентироваться, в первую очередь, не на дряхлеющего генералиссимуса, а на его сына и наиболее вероятного преемника[106].
1970 год не принес никаких серьезных сдвигов в китайской и тайваньской политике США. Апрельское вторжение американских и южновьетнамских войск в Камбоджу отсрочило достижение какого-либо соглашения между Пекином и Вашингтоном, однако уже к началу следующего года, на волне широкого антивоенного движения в США, поиск новых подходов для решения восточноазиатских проблем приобрел исключительную актуальность. В это время в конгрессе сторонники сближения с КНР попытались отменить «формозскую резолюцию», впервые с момента ее принятия. Соответствующие резолюции, предложенные сенаторами Ф. Черчем (демократ) и Ч. Метайесом (республиканец) едва не набрали большинства голосов в январе 1971 г[107].
Серьезный шаг в направлении нормализации отношений США и КНР был сделан 2 июня 1971 г., когда из Пекина в Вашингтон, по секретному пакистанскому каналу пришло сообщение о готовности китайского руководства принять у себя президента Р. Никсона с официальным визитом. Помощник Никсона по вопросам национальной безопасности, Г. Киссинджер, один из главных «архитекторов» американо-китайского сближения, оценил это послание как «самое важное из числа тех, которые американские президенты получали со времени окончания второй мировой войны»[108]. 9 июля того же года Г. Киссинджер лично прибыл в Пекин, где в обстановке секретности провел переговоры с Мао Цзэдуном, Чжоу Эньлаем и другими лидерами КНР. Тайваньская проблема находилась в центре дискуссий, однако стороны понимали, что до нормализации отношений США – КНР, ее окончательное разрешение вряд ли возможно. Для Киссинджера главной задачей было не допустить разрушения основы американских гарантий Тайваню, уступив только в формальных вопросах, к которым китайцы традиционно проявляли повышенный интерес. В числе требований китайской стороны на первом месте стояло признание Тайваня провинцией КНР, на что Киссинджер быстро дал принципиальное согласие. Второй пункт, о выводе с Тайваня американских войск, вызвал больше споров, и в конце концов Киссинджер пообещал сделать это сразу после окончания войны во Вьетнаме. Еще одно требование Пекина – аннулировать Договор о взаимной обороне между США и Тайванем, Киссинджер искусно обошел, переключив внимание китайцев на другие темы[109]. Он всячески пытался показать, что нормализация отношений является приоритетной задачей для обеих сторон, и что она должна быть решена, независимо от успеха переговоров по тайваньской проблеме[110]. Именно в таком виде позиция КНР и США была отражена в принятом по итогам переговоров совместном документе[111].
Закрепление достигнутых договоренностей должно было состояться в ходе визита Р. Никсона в КНР, намеченного на февраль 1972 г. Тогда же лидерам США предстояло окончательно определиться со степенью компромисса, на который они готовы были идти в тайваньском вопросе. Дело в том, что предварительные обещания, данные Киссинджером руководству КНР в июле 1971 г. могли воплотиться в самые разнообразные варианты американского вовлечения в тайваньскую проблему после нормализации отношений с Пекином. К примеру, признание Тайваня частью Китая имело один смысл в случае отождествления «Китая» с пекинским режимом, и совершенно другой при употреблении понятия «Китай» в широком смысле. Признание Тайваня зоной, подконтрольной коммунистам, превращало в абсурд участие США в обеспечении безопасности острова, подрывало юридическую базу культурных и экономических контактов между США и Тайванем.
В итоге, в Шанхайском коммюнике, подписанном в феврале 1972 г. по окончании визита Р. Никсона в КНР, новый американский подход к тайваньской проблеме был сформулирован в следующей многозначительной фразе: «Соединенные Штаты принимают во внимание (acknowledge), что все китайцы, по обе стороны Тайваньского пролива, считают, что существует только один Китай, и Тайвань является его частью. Правительство США не оспаривает эту позицию. Оно подтверждает свою заинтересованность в мирном разрешении проблемы самими китайцами. Имея это в виду, оно видит своей конечной целью вывод всех американских войск и военных объектов с Тайваня. Вплоть до ее достижения, оно будет постепенно сокращать свое военное присутствие на Тайване, по мере снижения напряженности в регионе»[112].
Так как по сей день американское правительство признает Шанхайское коммюнике краеугольным камнем своей тайваньской политики, остановимся несколько подробнее на анализе его содержания.
Текст американской части Шанхайского коммюнике[113] готовился долго и тщательно. В обстановке строгой секретности, в специальном офисе на верхнем этаже здания госдепартамента в Вашингтоне, под руководством Г. Киссинджера три эксперта по восточной политике – А. Дженкинс, Р. Салливан и Ч. Браун сочиняли документ, который должен был устроить китайскую сторону, и в то же время обеспечить необходимый стратегический простор для дальнейших действий США[114]. Наиболее удачным в этом отношении оказалось выражение о «принятии во внимание» китайской позиции, вместо ее «признания». По свидетельству Киссинджера, оно было заимствовано им из составленного, но не использованного в 1950-е гг. документа госдепартамента, предназначенного для ведения переговоров с КНР[115]. Помимо неопределенной формулировки американской позиции, фраза содержала еще одну «ловушку»: использование слова «китайцы», вместо предлагавшегося сначала выражения «все люди», исключало из числа признающих китайский контроль над Тайванем тех коренных жителей острова, которые китайцами себя не считали[116]. Тем не менее, впервые со времени заявления Г. Трумэна 27 июля 1950 г. в Шанхайском коммюнике Соединенные Штаты официально признавали наличие у Тайваня некого статуса, пусть и не совсем определенного.
Двумя другими «столпами» американской политики, согласно Шанхайскому коммюнике, становились, во-первых, принцип мирного разрешения противоречий между КНР и КР[117], и во-вторых, отказ от какого-либо вмешательства США в это «мирное разрешение». Вашингтон отказывался даже назвать его «мирным воссоединением», чтобы не выразить тем самым своего предпочтения определенному исходу. Впрочем, в начале 1970-х гг. и КР и КНР однозначно выступали только за «воссоединение» Китая и Тайваня, так что глубинный смысл лексики Шанхайского коммюнике стал понятен только в 1990-е гг., когда в полный голос о себе заявило Движение за независимость Тайваня.
В Шанхайском коммюнике ничего не говорилось о судьбе Договора о взаимной обороне между США и Тайванем, что означало продолжение его действия в полном объеме и после 28 февраля 1972 г. Пекин на этом этапе утешился обещанием американцев постепенно сокращать военное присутствие на острове[118]. Таким образом, даже с учетом неизбежного дальнейшего сближения между США и КНР, у Китайской Республики еще оставалось пространство для отступления. Шанхайское коммюнике, конечно же, было ударом по позициям гоминьдановцев – но не таким сильным, как того можно было ожидать.
Гораздо более осязаемым было общее отрицательное влияние изменения курса политики США на позиции КР в мировом сообществе. В ноябре 1970 г. «албанская резолюция» о принятии КНР в ООН впервые собрала большинство при голосовании в Генеральной ассамблее. Резолюция о «важном вопросе» спасла гоминьдановцев и на этот раз, но в Вашингтоне поняли, что сохранение представительства КР возможно лишь в случае очередного дипломатического маневра. Соединенные Штаты начали оказывать на Тайбэй серьезное давление, убеждая Чан Кайши согласиться на схему «двух Китаев»[119]. Это вызвало настоящий раскол среди тайваньских лидеров: консервативная часть настаивала на уходе из ООН в случае приема туда КНР, либералы же считали, что членство в ООН надо сохранить во что бы то ни стало. Ходил слух о возможной отставке Чан Кайши и принятии его преемником, Цзян Цзинго, позиции либералов[120]. Однако накануне 26 сессии Генеральной ассамблеи ООН осенью 1971 г., Чан Кайши пошел лишь на мелкие перестановки: новым министром иностранных дел стал Чжоу Шукай, бывший посол КР в Соединенных Штатах[121]. Это означало, что скорее всего Тайбэй не согласится на «двойное представительство». Тем не менее, в августе 1971 г. администрация Никсона официально объявила о поддержке вступления КНР в ООН, хотя и с оговоркой, что это не должно быть сделано ценой изгнания КР[122].
В начале 1971 г. «счет» дипломатических признаний был все еще в пользу КР (63:51), и у гоминьдановского руководства до последнего момента сохранялась надежда на благополучный исход голосования на осенней сессии Генеральной ассамблеи. Чжоу Шукай, сразу после назначения на пост в июле 1971 г. развил бурную деятельность, ездил в США, встречался с представителями «сомневавшихся» стран. От американского госсекретаря У. Роджерса он получил обещание обеспечить доставку в Нью-Йорк делегаций некоторых мелких государств, готовых голосовать за КР, но стесненных в финансовом отношении. Сразу после начала работы Генеральной ассамблеи, США, вместе с Японией и Австралией, внесли резолюцию о «двойном представительстве», преодолев упорное сопротивление Чан Кайши[123]. Однако прежде чем эта резолюция должна была начать соревноваться с традиционной «албанской», предстояло проголосовать за «резолюцию о важном вопросе»[124]. И здесь все решило неожиданное известие: Г. Киссинджер назначил на день голосования свое отбытие в КНР для очередной встречи с китайским руководством. Вряд ли это было простым стечением обстоятельств, скорее всего таким способом часть американских лидеров, и прежде всего сам Г. Киссинджер, хотели выразить свое негативное отношение к идее «двойного представительства». Так или иначе, для принятия резолюции о важном вопросе не хватило 4-х голосов (55 «за», 59 «против», при 17 воздержавшихся)[125]. На 25 октября было намечено голосование по «албанской резолюции». За несколько минут до его начала Чжоу Шукай попросил слова, и сделал заявление об отказе делегации КР от участия в работе ООН. Гоминьдановцы гордо удалились, не дождавшись исхода голосования: 75 «за» принятие КНР и изгнание КР, 35 – «против», при 17 воздержавшихся. Уже 11 ноября делегация КНР во главе с министром иностранных дел Хуан Хуа прибыла в Нью-Йорк и включилась в работу 26 сессии Генеральной ассамблеи и Совета безопасности ООН[126].
Достижение взаимопонимания с руководством КНР принесло администрации Никсона немалые внешнеполитические дивиденды. Пекин стал оказывать США осторожную поддержку в самых разнообразных вопросах, от корейского урегулирования, до укрепления НАТО[127]. Естественно, что стадия нормализации, достигнутая после Шанхайского коммюнике, не могла рассматриваться сторонами как окончательная, прежде всего потому, что соглашение об установлении полноценных дипломатических отношений между США и КНР так и не было достигнуто. Вашингтон продолжал признавать тайбэйский режим, но на острове с беспокойством ожидали развития событий: после переизбрания на второй срок Р. Никсон мог решиться на доведение своей китайской политики до логического конца. Вместе с тем, в Тайбэе понимали, что умеренный характер Шанхайского коммюнике объяснялся не только стремлением Никсона к гарантированному переизбранию, но и более глубокими причинами. Военно-стратегическая заинтересованность США в контроле над Тайванем никуда не исчезла, а с конца 1960-х гг. она стала дополняться выгодами от экономического сотрудничества с островом[128]. Кроме того, многолетняя традиция союзнических отношений с КР накладывала на Вашингтон серьезные моральные обязательства. Таким образом, гоминьдановцам еще было за что побороться. В ноябре 1972 г., после победы на президентских выборах, Р. Никсон получил от Чан Кайши и Цзян Цзинго (ставшего в этом же году премьер-министром КР) пылкие поздравления[129]. Это можно было рассматривать как своеобразное «прощение», свидетельство того, что в Тайбэе признали объективную обусловленность сближения США и КНР и смирились с некоторым ослаблением американской поддержки. Однако гоминьдановские лидеры выражали своим посланием и надежду на то, что дальнейшего ослабления американо-тайваньских связей не произойдет, по крайней мере в ближайшие четыре года.
Можно сказать, что эти надежды в значительной степени оправдались, хотя, скорее, не столько из-за сознательного стремления никсоновской администрации, сколько из-за неожиданно возникших обстоятельств, затормозивших процесс нормализации американо-китайских отношений. Прежде всего, здесь имеется в виду уотергейтский скандал, приведший к преждевременному уходу Никсона со своего поста в августе 1974 г. Кроме того, сказывались противоречия, вызванные событиями завершающего этапа войны во Вьетнаме, советско-американской разрядкой, внутриполитической ситуацией в КНР, где шел процесс смены политических поколений[130]. Вплоть до 1978 г. прогресс в развитии отношений между США и КНР сводился к некоторому расширению экономических контактов, которые все равно значительно уступали по размаху американо-тайваньским[131], а также к организации неофициальных «офисов по связям» в Пекине и Вашингтоне, которые начали функционировать весной 1973 г[132]. Вместе с тем, характер американо-тайваньских связей после февраля 1972 г. стал постепенно меняться, прежде всего в силу того обстоятельства, что установление деловых и даже партнерских отношений между Пекином и Вашингтоном требовало от США устранения «антикитайской составляющей» союза с Тайванем. Соединенные Штаты не могли теперь даже косвенно поддерживать политику «возвращения на материк», способствовать подрывной и диверсионной деятельности гоминьдановцев. Курс на «мирное разрешение» тайваньской проблемы, провозглашенный в Шанхайском коммюнике, подразумевал проведение США политики сдерживания, причем в отношении обеих противоборствующих сторон. Таким образом, формально США возвращались к позиции, официально заявляемой в 1950 – 1953 гг., хотя, конечно же, реальные действия Вашингтона в тот период никак не соответствовали его поведению в 1970-е гг.
Существенным поводом для внесения напряженности в американо-тайваньские контакты после 1972 г. стал вопрос о сохранении дипломатического признания гоминьдановского режима Соединенными Штатами. С одной стороны, США пытались убедить тайваньских лидеров в нерушимости официальных связей, с другой – были вынуждены крайне осторожно подходить к их осуществлению, из-за ревнивого отношения Пекина. Уже весной 1973 г. лидеры КНР сформулировали три условия окончательной нормализации американо-китайских отношений, где на первом месте стоял отказ США от дипломатического признания КР, затем шли требования аннулирования Договора о взаимной обороне с Тайванем и вывода с острова всех американских войск[133]. В такой ситуации лидеры США предпочитали воздерживаться от любого проявления официального характера существующих связей с Тайванем, хотя иногда сделать это было совсем не просто. К примеру, весной 1974 г. возникла необходимость назначения нового посла в КР, в связи с уходом в отставку проработавшего восемь лет на этом посту У. Макконаги. 4 апреля послом был назначен Леонард Ангер, и в том же месяце правительство США согласилось на открытие двух новых консульств КР, в Портленде (штат Орегон) и в Канзас-сити[134]. Реакция Пекина на эти события была настолько острой, что когда посол КР в Вашингтоне Джеймс Шэнь подал прошение об отставке, американцы объявили, что нового посла они принимать не станут, в результате чего Шэню пришлось продолжить выполнение своих обязанностей вплоть до 1979 г[135].
Обещание, данное Вашингтоном Пекину в Шанхайском коммюнике относительно постепенного сокращения своего военного присутствия на Тайване, также привело на протяжении 1970-х гг. к изменениям в характере взаимодействия США и КР. Под давлением со стороны администрации, в октябре 1974 г. конгрессмены проголосовали за отмену «формозской резолюции» 1955 года[136]. В госдепартаменте пришли к выводу, что основа американских гарантий заложена в Договоре о взаимной обороне с КР, а формозская резолюция была нужна лишь для дополнительного сдерживания КНР во время кризисов 1950-х гг., поэтому ее отмена никак не отразится на безопасности Тайваня, но благоприятно повлияет на позицию Пекина в отношении США[137]. То же стремление к устранению препятствий на пути американо-китайского сближения заставило Вашингтон пойти на прекращение в 1974 г. прямой военной помощи КР, с заменой ее на продажу вооружений по рыночной стоимости. К концу 1970-х гг. Соединенные Штаты практически выполнили обещание вывести с Тайваня свои войска, и если в начале десятилетия на острове размещалось 10 тысяч американских военных, то к началу 1979 г. их осталось всего 600 человек[138]. Все эти действия, конечно же, снижали надежность американских гарантий, но отчасти компенсировались тем, что Соединенные Штаты не отказывались от участия в обеспечении безопасности Тайваня в принципе: так, в 1975-1976 гг. администрация Форда продала на Тайвань даже больше оружия, чем раньше поступало на остров в качестве безвозмездной помощи, благо что растущая экономика Тайваня позволяла правительству КР идти на подобные затраты[139].
Новые черты приобрела в 1970-е гг. деятельность «китайского лобби», которое было вынуждено после изгнания КР из ООН и подписания Шанхайского коммюнике пересмотреть свою стратегию и тактику. «Комитет одного миллиона» был преобразован в «Комитет в поддержку Свободного Китая», где лидирующее положение заняли известные конгрессмены и сенаторы У. Джадд, С. Тармонд, Б. Голдуотер[140]. Моральный аспект политики в отношении Тайваня, недопустимость предательства старого союзника[141], способствовали привлечению в ряды «китайского лобби» новых членов, среди которых выделялись сенаторы-республиканцы Д. Хэлмс, Г. Хэмпфри, О. Хатч, сенатор-демократ Г. Бирд[142]. Степень влиятельности «китайского лобби» продемонстрировал эпизод с посылкой американской делегации на похороны Чан Кайши в апреле 1975 г. Президент Форд сначала хотел назначить ее главой министра сельского хозяйства, но затем, после протестов со стороны «китайского лобби» (главным образом сенатора Б. Голдуотера), согласился на то, чтобы делегацию возглавил вице-президент Н. Рокфеллер и в ее состав вошли сенаторы Голдуотер и Фан, член палаты представителей Джадд и бывший посол США в КР Макконаги[143].
В середине 1970-х гг. и на Тайване, и в КНР, побывало значительное количество делегаций американских конгрессменов. Такие сенаторы как Джексон, Фулбрайт, Мэнсфилд, Э. Кеннеди известные своей пропекинской ориентацией, утверждали по возвращении, что дипломатическое признание КНР вполне возможно, и это не нанесет серьезного удара по американо-тайваньским отношениям[144]. В качестве примера приводилась «японская формула», воспользовавшись которой Япония в сентябре 1972 г. признала КНР единственным китайским правительством, установила с ней дипломатические отношения, но продолжила развитие взаимовыгодных культурных и экономических «неофициальных» контактов с «народом Тайваня». Такой вариант на первый взгляд казался весьма привлекательным, но решительно отвергался сторонниками КР, на том основании, что суть американо-тайваньских отношений, в отличие от японо-тайваньских, составляли военные гарантии. Объявление об этих гарантиях в июне 1950 г., как мы помним, привело к «замораживанию» тайваньской проблемы, и в 1970-е гг. Пекин, стремясь все-таки добиться ее разрешения в свою пользу, требовал от США аннулирования Договора о взаимной обороне, в котором, как казалось, и был заключен «корень зла». В годы президентства Дж. Форда, американской дипломатии, по прежнему ведомой Г. Киссинджером, пришлось искать способы убеждения китайских лидеров в том, что США не могут отказаться от защиты Тайваня в обмен на окончательную нормализацию отношений с Пекином. В ходе своего седьмого визита в КНР в ноябре 1974 г. Г. Киссинджер, ставший к тому времени госсекретарем, доверительно говорил пекинским руководителям, что подобное решение приведет к серьезному внутриполитическому кризису в США и подорвет доверие к Соединенным Штатам среди их союзников. Киссинджер просил Пекин подождать еще, и не сдерживать развитие американо-китайских отношений из-за тайваньской проблемы[145]. Однако китайцы упрямо стояли на своем, и нашли более восприимчивую к их требованиям фигуру в лице следующего американского президента, представителя демократической партии, Дж. Картера.
В ходе предвыборной кампании 1976 г. высказывания кандидатов в президенты по поводу тайваньской проблемы касались, главным образом, судьбы Договора о взаимной обороне (ДВО). Эта тема вышла на передний план, как в свое время проблема «прибрежных островов». В августе 1976 г. республиканцы, по инициативе Р. Рейгана, даже внесли изменения в свою платформу: в нее был добавлен пункт о неукоснительном соблюдении ДВО[146]. Однако победа досталась кандидату от демократической партии Дж. Картеру, в программе которого гораздо меньше внимания уделялось прочности американских союзнических обязательств.
Для администрации Картера нормализация отношений с Китаем первоначально не представлялась насущной задачей, внимание вашингтонских дипломатов было приковано к ближневосточным проблемам, к заключению панамского договора, переговорам с СССР по ОСВ-2. Лишь к началу 1978 г. проявились новые объективные факторы, способствовавшие американо-китайскому сближению. И в США, и в КНР усилились опасения по поводу внешнеполитического курса СССР. В Вашингтоне были недовольны возросшей активностью Москвы в Африке, укреплением советского тихоокеанского флота. В Пекине настороженно воспринимали советско-вьетнамские связи, к ноябрю 1978 г. воплотившиеся в заключение договора о дружбе.
Вместе с тем, позиция Дж. Картера и его помощника по национальной безопасности З. Бжезинского и в 1977 г. уже была достаточно определенной и заключалась в том, что ДВО не должен стать препятствием на пути нормализации отношений с Пекином. По свидетельству госсекретаря в администрации Картера, С. Вэнца, накануне его первого визита в КНР в августе 1977 г. текст «нормализационного» коммюнике уже был составлен и одобрен президентом, и только желание не портить отношения с конгрессом накануне голосования по Панамскому договору побудило Картера дать Вэнцу указание занять на переговорах жесткую позицию (вплоть до требования сохранить присутствие на Тайване американских военных)[147].
Вообще, с приходом Картера отношения между Вашингтоном и Тайбэем заметно испортились. Отчасти это, по-видимому, объяснялось приоритетным направлением политики администрации на защиту прав человека: на Тайване в конце 1970-х в этой сфере имелись огромные проблемы. По словам Г. Фелдмана, «если бы Тайвань в 1978 – 1979 гг. был демократическим государством, никакой американский президент не смог бы принять три требования КНР и обречь Тайвань на нынешние (то есть 1999 г. – И.Ц.) трудности в сфере налаживания международных контактов»[148]. Однако гоминьдановские лидеры в то время еще не осознавали всех преимуществ демократического имиджа, а либерализация политической жизни острова только начиналась.
Кроме указанного обстоятельства на политику США в отношении Тайваня в конце 1970-х гг. значительное влияние оказала позиция З. Бжезинского, который еще больше, чем в свое время Г. Киссинджер, делал ставку на стратегические преимущества американо-китайского партнерства. По словам Бжезинского, нормализация отношений с КНР должна была стать важным достижением США, серьезно укреплявшим национальную безопасность, ради чего вполне допустимо было пожертвовать отношениями с Тайванем[149]. В 1977 – 1978 гг. в Тайбэе ощутили последствия подобного подхода. Администрация Картера отказала КР в продаже новых типов военных самолетов, посол «свободного Китая» стал испытывать большие затруднения в доступе к официальным лицам Соединенных Штатов, на инаугурацию Цзян Цзинго в мае 1978 американцы прислали совсем не представительную делегацию, причем в это же самое время Бжезинский лично отправился с визитом в Пекин[150].
В ходе этого визита помощник Картера по вопросам национальной безопасности сообщил китайским лидерам, что «президент принял решение нормализовать отношения с КНР»[151]. Оставалось обсудить детали, причем было ясно, что Вашингтон готов идти на самые серьезные уступки. Бжезинский решил действовать в обстановке секретности, памятуя о том, какой успех подобная тактика принесла в начале 1970-х гг. Однако на этот раз ситуация была несколько иной, и администрации не приходилось рассчитывать на благосклонный прием результатов секретных переговоров конгрессом, как это было в 1971 г. В 1978 г. Пекин и Вашингтон всерьез обсуждали судьбу американских гарантий безопасности Тайваня, которые в глазах конгрессменов являлись гораздо более существенным элементом американо-тайваньских отношений, чем позиция США по вопросу о статусе Тайваня, по поводу которой Киссинджер и Никсон согласились пойти на компромисс в Шанхайском коммюнике. Кроме того, те итоги переговоров, которые были внезапно обнародованы в середине декабря 1978 г., очень сильно напоминали откровенное предательство интересов Тайваня. Американская сторона фактически приняла «три условия» Пекина: отказалась от дипломатического признания КР в пользу КНР с 1 января 1979 г., при сохранении неофициальных отношений с «народом Тайваня»; согласилась в течение 4-х месяцев вывести с Тайваня остатки американских войск; пошла на аннулирование ДВО, в соответствии с оговоренным в нем условием предварительного объявления о подобном решении за год до утраты договором силы[152]. В отношении продаж американского оружия на Тайвань, Картер с гордостью заявил, что Соединенным Штатам удалось добиться принципиального согласия Пекина в этом вопросе, и что поставки будут возобновлены после однолетнего моратория, объявленного на время, оставшееся до прекращения действия ДВО[153].
Стремление к секретности, отказ от проведения предварительных консультаций с конгрессом, откровенное пренебрежение законными интересами Тайваня значительно снизили эффективность достигнутых администрацией соглашений. Конгрессмены были возмущены: совсем недавно, в сентябре 1978 г., Картер поставил подпись под законом, одна из статей которого предписывала ему обязательно консультироваться с конгрессом в случае намерения внести изменения в ДВО. За неделю до президентского заявления 15 декабря в конгрессе была принята резолюция, запрещавшая американскому правительству идти на сближение с Пекином в ущерб КР. Само заявление специально было сделано сразу после роспуска конгресса на рождественские каникулы. Еще пренебрежительнее, чем с конгрессом, картеровская администрация обошлась с гоминьдановским руководством: посол КР был извещен о готовившемся заявлении американского президента всего за 12 часов. Из-за того, что Дж. Шэнь находился в это время на приеме, информация дошла до него еще шестью часами позже. В результате, телеграмма с сенсационным известием была прочитана в Тайбэе глубокой ночью и Цзян Цзинго был, в буквальном смысле слова, поднят с постели[154].
Негативное отношение к действиям администрации еще больше усилилось после того, как китайские лидеры опровергли утверждение, будто они согласились на продолжение поставок американских вооружений на Тайвань. Первым с подобным заявлением выступил китайский премьер Хуа Гофэнь на пресс-конференции уже 16 декабря 1978 г[155]. Таким образом, даже одна уступка, сделанная КНР, оказалась сомнительной и неполноценной.
Вместе с тем, существует мнение, будто в администрации Картера специально решили проигнорировать проблему безопасности Тайваня, чтобы инициатива ее обеспечения исходила не от исполнительной, а от законодательной власти. В этом случае Вашингтону было бы проще объясниться с Пекином, а Тайвань, учитывая настроения в конгрессе, явно не остался бы без защиты[156]. Конечно, в такое хитрое сознательное взаимодействие ветвей власти Соединенных Штатов поверить трудно, но в результате все получилось именно так: конгресс взял на себя инициативу и исправил просчеты, допущенные администрацией в ходе прямых переговоров с КНР.
Первый вариант закона, который должен был регулировать отношения с Тайванем после того, как они стали «неофициальными», в спешном порядке составлялся администрацией во второй половине декабря 1978 г. Тогда же на Тайвань была отправлена миссия во главе с заместителем госсекретаря У. Кристофером, для разъяснения гоминьдановскому руководству сути произошедшего и переговоров о содержании будущих взаимоотношений. На острове Кристофера встретили возмущенные толпы, его автомобиль забрасывали тухлыми яйцами и гнилыми помидорами, причем полиция не проявляла особого рвения в сдерживании хулиганов. Тайбэйские политики не захотели вступать с американским представителем в содержательный диалог, а лишь заявили о том, что по их мнению отношения между США и КР могут быть либо официальными, либо никакими. Только в начале марта 1979 г. в Тайбэе согласились начать переговоры, после того, как из Вашингтона пригрозили закрыть все представительства и порвать с островом любые связи[157].
Тем временем, в конгрессе приступили к рассмотрению представленного президентом проекта Закона об отношениях с Тайванем (ЗОТ). Наиболее активно в обсуждении и внесении поправок участвовали сенаторы Ф. Чеч, Дж. Джэвитс, Д. Стоун, Дж. Хэлмс, конгрессмены К. Заблоки, Д. Фассел, Э. Дервински, Л. Вольф[158]. Поправки в президентский проект вносились по трем основным направлениям: обеспечению Тайваня гарантиями безопасности, созданию юридической основы для взаимоотношений в новых условиях, усилению роли конгресса в формировании политики США в отношении Тайваня[159]. В итоге, ЗОТ наполнился новым, чрезвычайно важным содержанием и обеспечил юридическую компенсацию за утративший силу Договор о взаимной обороне и ликвидированное дипломатическое признание. Что касается гарантий безопасности Тайваня, они присутствовали в ЗОТ в достаточно развернутом виде, хотя теперь они обеспечивались не полноценным двухсторонним соглашением, а внутренним законом Соединенных Штатов. Гарантии выражались в следующем: 1) стабильность в зоне Тайваньского пролива объявлялась предметом международной заинтересованности (Sec. 2b-2); 2) дипломатическое признание КНР Соединенными Штатами увязывалось с мирной политикой Пекина в отношении Тайваня (Sec. 2b-3); 3) США заявляли о том, что «любая попытка определить будущее Тайваня иначе, чем мирными средствами, в том числе с помощью бойкотов и эмбарго», будет рассматриваться ими в качестве «угрозы миру и безопасности на западе Тихого океана и предмета для серьезной озабоченности со стороны Соединенных Штатов» (Sec. 2b-4); 4) США заявляли о намерении продавать на Тайвань вооружения защитного характера (Sec. 2b-5), (Sec. 3a, b); 5) США заявляли о намерении поддерживать свою способность противостояния любой форме агрессии в отношении «народа Тайваня» (Sec. 2b-6)[160].
Соблюдение всех поименованных гарантий ставилось ЗОТ под достаточно жесткий контроль со стороны конгресса. Так, согласно ЗОТ, в случае возникновения угрозы безопасности Тайваня президент должен был незамедлительно проинформировать об этом конгресс и им вместе следовало заняться разработкой ответных шагов (Sec.3b, c)[161]. Вместе с тем, и это стало одной из наиболее характерных черт ЗОТ, ни в одной из его статей не говорилось о конкретных типах реагирования США на то или иное агрессивное действие в отношении Тайваня. В каждом отдельном случае только президент и конгресс могли решить, какой ответ будет наиболее адекватным. Подобная «стратегическая неопределенность», по замыслу авторов ЗОТ, должна была выполнять функцию сдерживания в отношении обеих сторон противостояния, и оставляла США достаточный простор для маневра.
Важную часть ЗОТ составили статьи, посвященные юридическому оформлению «неофициальных отношений». В отличие от президентского проекта, в окончательной редакции значительно повышался статус неофициальных представительств: Американского института на Тайване и Координационного совета по делам Северной Америки. Их персонал наделялся дипломатическим иммунитетом и всеми привилегиями, имевшимися у членов полноценных дипломатических миссий. Несмотря на формально частный статус, представительства финансировались из государственного бюджета и их состав формировался главами дипломатических ведомств (Sec. 10,11,16)[162].
Тщательной разработке подверглись в ЗОТ различные аспекты американо-тайваньских экономических отношений. Тайвань сохранил возможность получения кредитов Экспортно-импортного банка Соединенных Штатов, пользования статусом наибольшего благоприятствования в торговле. Была гарантирована неприкосновенность тайваньских вкладов в американских банках, тайваньцы по-прежнему могли подавать иски в американские суды и сами остались им подсудны (Sec. 4)[163].
Закон об отношениях с Тайванем был принят конгрессом в марте 1979 г. абсолютным большинством голосов в обеих палатах. Еще в ходе обсуждения в конгрессе проекта, представленного администрацией, Картер на пресс-конференциях выражал свое недовольство: «Я не соглашусь с принятием таких поправок, которые будут противоречить обещаниям, данным китайскому правительству… Я думаю, что любая поправка, дающая Тайваню оборонительные гарантии, будет неприемлема»[164]. Как уже отмечалось, в подобном недовольстве мог присутствовать значительный элемент политической игры. Так или иначе, президент не стал пользоваться правом вето и подписал ЗОТ 10 апреля 1979 г.
Закон об отношениях с Тайванем сразу же стал подвергаться ожесточенной критике со стороны КНР. Китайцы обнаружили в Законе много мелких уколов в свой адрес (упоминание не только «народа», но и «руководства» Тайваня; сохранение дипломатических привилегий для тайваньских представителей), но больше всего их возмутило юридическое оформление права на продажу Тайваню американских вооружений. Пекин занял позицию, в соответствии с которой американо-китайские коммюнике, как двухсторонние документы, обладали неоспоримым приоритетом перед односторонними актами, типа ЗОТ. Так как ни в одном из двух коммюнике («шанхайском» 1972 г. и «нормализационном» 1979 г.) не шло речи о продаже вооружений, лидеры КНР утверждали, что ЗОТ им противоречит и поэтому не может иметь юридической силы[165].
Тем не менее, невозможно было отрицать, что в тайваньской политике США произошел кардинальный сдвиг и она приобрела новую формальную структуру, в рамках которой функции Договора о взаимной обороне и дипломатического признания стал выполнять Закон об отношениях с Тайванем. Вместе с тем, суть этой политики, заключавшаяся в предоставлении Тайваню гарантий безопасности, осталась неизменной, несмотря на все старания китайской дипломатии. Последним эпизодом, завершившим переход США к «политике стратегической неопределенности» можно считать иск сенатора Б. Голдуотера, который он подал против президентской администрации в октябре 1979 г. Голдуотер вполне резонно заметил, что ДВО, утвержденный в свое время двумя третями сената, и для аннулирования требовал согласия такого же большинства этого органа. Назревал кризис, окружной суд решил дело в пользу сенатора, и только пересмотр этого решения в Верховном суде разрядил обстановку[166].
Итак, к концу 1979 г. характер американского вовлечения в тайваньскую проблему претерпел существенные изменения. США перестали рассматривать свои отношения с гоминьдановским режимом как союзнические, причем это произошло еще до прекращения действия ДВО. Уже в Шанхайском коммюнике США отказались от признания статуса Тайваня неопределенным и «приняли во внимание» принадлежность острова Китаю, что в условиях возраставшего международного авторитета КНР явно было в пользу Пекина, а не Тайбэя. В том же Шанхайском коммюнике США выдвинули принцип «мирного разрешения» тайваньской проблемы, который сводил на нет перспективу наступательного союза между США и КР. Принцип «решения проблемы самими китайцами» исключал и любые варианты невоенной поддержки антипекинской политики гоминьдановцев.
В начале 1970-х гг., после изгнания КР из ООН, чему Вашингтон внешне сопротивлялся, но косвенно способствовал, вопрос о защите этого гоминьдановского форпоста также был снят с повестки дня.
На протяжении 1970-х гг. эволюцию претерпела даже «святая святых» – американские гарантии безопасности Тайваня. С лета 1950 г. они составляли основу вовлечения США в тайваньскую проблему, и поэтому их сохранение или ликвидация означали бы продолжение или прекращение этого вовлечения. В 1970-е гг. уровень американских гарантий начал ослабевать. Сначала это выразилось в сокращении контингента американских войск на Тайване, в 1974 г. Соединенные Штаты прекратили оказывать КР прямую финансовую военную помощь. В этом же году была отменена «формозская резолюция», наделявшая президента особыми полномочиями по защите Тайваня и прилегающих территорий. Однако все эти шаги частично компенсировались продажей вооружений, значительно возросшей в объемах с середины 1970-х гг. Главным потрясением для системы обеспечения безопасности острова стало решение администрации Картера об аннулировании ДВО. Гарантии США утрачивали юридическую основу, и только стараниями американского конгресса они ее получили заново в рамках ЗОТ. Однако структура гарантий была уже не такой жесткой: они предоставлялись теперь по закону, а не по договору, не содержали конкретных обязательств США, базировались на продолжении поставок на Тайвань американских оборонительных вооружений.
В ходе разработки и принятия решений, изменивших структуру связей США и Тайваня в сфере безопасности сформировался особый тип взаимодействия между законодательной и исполнительной ветвями власти Соединенных Штатов. Белый Дом и госдепартамент, делавшие ставку в практической политике на сотрудничество с КНР, выступали за дальнейшее снижение уровня гарантий Тайваню, в соответствии с условиями, выдвигавшимися Пекином. Конгресс, не сталкивавшийся с необходимостью повседневного взаимодействия с КНР, акцентировал внимание на защите традиционных интересов Соединенных Штатов и их старых, проверенных союзников. Поэтому, на Капитолийском холме выражали недовольство по поводу «актов предательства» Тайваня администрацией и стремились исправить ущерб, нанесенный безопасности острова.
Решения, зафиксированные в американо-китайском коммюнике 1979 г. вводили новые правила и для «несиловых» взаимодействий в треугольнике США – КНР – Тайвань. США отказались от дипломатических отношений с КР в пользу КНР, но разработали особую формулу для продолжения «неофициальных» связей с Тайванем. Это стало закономерным итогом шедшего на протяжении 1970-х гг. процесса развития культурных и экономических отношений США с обоими участниками противостояния КР-КНР, который также стал отличительной чертой этого десятилетия в сравнении с предыдущими.
2.4. Политика США в отношении Тайваня в последнее десятилетие «холодной войны»
Объективный характер позиций исполнительной и законодательной власти при формировании тайваньской политики США, четко проявившийся в конце 1970-х гг., был подтвержден событиями начального периода администрации Р. Рейгана. Подобно Р. Никсону, в предшествовавшие президентству годы республиканец Рейган зарекомендовал себя убежденным сторонником сохранения и укрепления связей с гоминьдановским режимом. В ходе избирательной кампании 1980 г. он ругал Картера за чрезмерные уступки китайским коммунистам, сделанные осенью и зимой 1978 г., и даже говорил о своем намерении восстановить дипломатические связи с КР в случае избрания на президентский пост[167]. Однако еще до ноябрьских выборов тон высказываний был снижен, а в республиканскую платформу было включено признание статус-кво, при условии твердого соблюдения оборонительных гарантий Тайваню в соответствии с ЗОТ[168]. После же избрания Рейган стал преображаться на глазах. По утверждению поверивших было в него сторонников Тайваня он «не прошел лакмусовый тест на личное мужество, доверие и стратегическое постоянство»[169]. Рейгану пришлось отказаться от приглашения тайваньских лидеров на собственную инаугурацию; сохранить введенное при Картере правило недопуска представителей КР в правительственные здания и, что задело Тайбэй больше всего, вашингтонская администрация практически позволила Пекину осуществлять надзор над продажей на Тайвань американских вооружений[170].
Такая метаморфоза объяснялась резко возросшей в начале 1980-х гг. заинтересованностью США в стратегическом партнерстве с КНР, направленном против Советского Союза. После ввода советских войск в Афганистан в декабре 1979 г. на разрядке в отношениях между Москвой и Вашингтоном окончательно был поставлен крест, и Соединенные Штаты активизировали поиски противовеса «коммунистическому гиганту», каким тогда еще представлялся СССР. Госсекретарь А. Хейг был твердо убежден, что линия на сближение с КНР, проводимая с начала 1970-х гг., является наиболее правильной и выгодной в вышеобозначенном отношении. Естественно, что «старый союзник Тайвань» служил лишь помехой на пути реализации подобной стратегии[171].
Опасавшийся жесткой реакции Пекина Дж. Картер не решился после окончания в 1980 г. однолетнего моратория на поставку вооружений возобновить продажи в прежнем объеме. За 1980 г. на Тайвань было продано американского оружия на 290 млн. долларов, в то время как объем поставок в 1978 г. составлял 598 млн. долларов[172]. Тем не менее, еще при администрации демократов, в июне 1980 г., начались переговоры о продаже на остров специального «оборонительного» истребителя FX[173]. Заключение этой сделки стало главной темой китайско-американских споров в первый год президентства Р. Рейгана.
Китайские дипломаты с момента принятия ЗОТ умело поддерживали волну критики по поводу «присвоенного» американцами права снабжать Тайвань оружием. После аннулирования ДВО, в этом праве действительно стала заключаться суть американских гарантий. Почувствовав определенную «одержимость» новой вашингтонской администрации идеей партнерства с Пекином, лидеры КНР решили «дожать» Вашингтон, и полностью ликвидировать структуру обеспечения безопасности Тайваня, основанную на связях с США.
Уже в январе 1981 г. Пекин пошел на «меры устрашения» – в ответ на согласие Голландии продать Тайваню две подводные лодки Китай понизил отношения с этой страной до уровня поверенных в делах. Здесь явно присутствовало стремление, в соответствии с китайской пословицей, «убить курицу, чтобы испугать обезьяну»[174].
В начале 1980-х гг. у КНР появились и новые аргументы, подтверждавшие справедливость предъявляемых требований. Дело в том, что сразу же после окончательной нормализации американо-китайских отношений, в январе 1979 г., лидеры КНР объявили о значительном смягчении своей позиции по Тайваню. Теперь в официальных документах шла речь уже не об «освобождении», а о «мирном воссоединении» Китая и Тайваня; обстрелы «прибрежных островов», которые периодически проводились с 1950-х гг., были полностью прекращены; Дэн Сяопин начал говорить о сохранении некой «автономии» Тайваня после воссоединения. Китайские лидеры призвали Тайбэй откликнуться на их инициативу и для начала снять запрет на культурные, почтовые, транспортные контакты острова с материком[175]. Понятно, что на Тайване все это восприняли как очередную ловушку (вроде «мирного наступления» 1955-1956 гг.) и отказались идти навстречу Пекину. Тем не менее, позиция Китая, как автора «мирных инициатив» значительно укрепилась.
Сочетание всех названных факторов заставило Хейга и его единомышленников в американском правительстве искать пути разрешения «тайваньского кризиса», вызванного вопросом о продаже вооружений. Перспективы Тайваня здесь омрачались еще и тем, что в администрации Рейгана всерьез рассматривали возможность начала поставок оружия в Китай и, по ироничному замечанию Дж. Дрейер, главной проблемой для Хейга и компании стало не то, как нейтрализовать требования Пекина относительно поставок на Тайвань, а то, как заставить китайское руководство купить американские вооружения для их использования против СССР[176].
Естественным в связи с этим выглядел отказ Вашингтона от ранее объявленных сделок с Тайванем. В июне 1981 г. Хейг заверил китайских лидеров, что продажа истребителей FX если и состоится, то только после предварительных консультаций с Пекином[177]. В октябре 1981 г. состоялась встреча китайского премьера Чжао Цзыяна с Р. Рейганом, и в январе 1982 г. госдепартамент публично объявил, что продажа FX на Тайвань не состоится, а вместо этого будет организовано совместное американо-тайваньское производство истребителя F-5E (значительно уступавшего по боевым качествам машинам класса FX)[178]. Эта уступка, видимо, только раззадорила китайских лидеров, и на протяжении нескольких первых месяцев 1982 г. Вашингтон был подвергнут настоящему дипломатическому прессингу. По воспоминаниям Дж. Дрейер, весной 1982 г. она застала свою подругу, советника Совета национальной безопасности по делам Восточной Азии, в полном изнеможении и мрачном расположении духа. На вопрос о причинах подобного состояния, подруга ответила, что последнее время сотрудники СНБ вынуждены трудиться день и ночь, в связи с выдвинутыми КНР требованиями внести коренные изменения в ЗОТ, под угрозой разрыва дипломатических отношений[179].
В апреле 1982 г. Рейган направил Дэн Сяопину и Чжао Цзыяну письма, в которых выражал надежду на сокращение потребности Тайваня в вооружениях по мере постепенного, мирного решения тайваньской проблемы[180]. Понятно, что использование таких методов убеждения, как личные президентские послания, свидетельствовало об экстраординарности ситуации. Вместе с тем, среди членов рейгановской администрации и конгрессменов все шире распространялось мнение о надуманности проблемы и о том, что истоки напряженности следует искать не в подлинных американо-китайских противоречиях, а в специфике политической линии, проводимой госсекретарем Хейгом. В июне 1982 г. это, наряду с некоторыми другими причинами, привело к отставке Хейга и его замене на посту госсекретаря Дж. Шульцем. Как стало впоследствии известно, под руководством Хейга уже был почти полностью составлен и подготовлен к подписанию проект очередного американо-китайского коммюнике, в котором Соединенные Штаты брали на себя обязательство постепенно сокращать поставки вооружений на Тайвань, вплоть до их полного прекращения. Приход Шульца, не придававшего отношениям с КНР первостепенного значения, привел к торможению процесса и способствовал выхолащиванию хейговского радикализма из «третьего коммюнике». 14 июля 1982 г., по конфиденциальному каналу, на Тайвань были переданы так называемые «шесть гарантий» американского правительства, призванные успокоить гоминьдановских лидеров, находившихся в тревожном ожидании уже на протяжении нескольких лет[181]. Вместе с тем, даже Шульц и его новая команда в госдепартаменте не могли разрядить обстановку не подписывая вообще никакого коммюнике. Китайской стороне оно теперь было необходимо хотя бы для сохранения лица после предпринятой ожесточенной атаки. В итоге, 17 августа 1982 г. КНР и США подписали так называемое «третье коммюнике», в котором, главным образом, шла речь о судьбе поставок американских вооружений на Тайвань.
В коммюнике содержалась фраза, которую на первый взгляд можно было интерпретировать как реализацию замысла Хейга о радикальных уступках США. Фраза звучала следующим образом: «Имея в виду заявления, сделанные выше двумя сторонами, правительство Соединенных Штатов утверждает, что оно не собирается проводить долговременную политику продажи вооружений на Тайвань, что продажи вооружений на Тайвань не будут в количественном и качественном отношении превышать уровень, существовавший на протяжении нескольких последних лет с момента установления дипломатических отношений между Соединенными Штатами и Китаем, и что оно намерено постепенно сокращать поставки вооружений на Тайвань, вплоть до полного их прекращения через некоторое время»[182].
В конгрессе «третье коммюнике» встретили шквалом критики – за его противоречие ЗОТ, в котором ничего не говорилось об ограничении на поставки вооружений, и за секретный способ его подготовки, без консультаций с законодательной властью, что тоже шло вопреки положениям ЗОТ[183]. Представителям администрации пришлось растолковывать возмущенным конгрессменам, что уступки, содержавшиеся в коммюнике – условны, и что выполнение Соединенными Штатами взятых на себя обязательств произойдет только в случае выполнения определенных обязательств и китайской стороной. Речь шла, прежде всего, о принятии Пекином принципа «мирного разрешения» тайваньской проблемы, и в Белом Доме утверждали, что в тексте коммюнике руководители КНР согласились следовать этому принципу[184]. Из Пекина быстро последовало опровержение, лидеры КНР заявили, что они никоим образом не отказывались от своего права использования силы в отношении Тайваня. Неформально, ими даже были четко сформулированы обстоятельства, при которых сила будет обязательно применена: 1) в случае объявления Тайванем о своей независимости; 2) в случае неспособности тайваньских властей контролировать ситуацию на острове; 3) в случае заключения Тайванем союза с враждебным Китаю государством (имелся в виду СССР – И.Ц.); 4) в случае длительного и упорного отказа руководителей Тайваня вступать в переговоры с материком[185]. Однако в Вашингтоне продолжали настаивать на собственном толковании «третьего коммюнике», и в дальнейшем это способствовало фактическому игнорированию его положений. Любое увеличение поставок можно было увязать с «немирным» характером текущей тайваньской политики КНР. И все же, поначалу, коммюнике способствовало сдержанности и осторожному подходу американского правительства к поставкам вооружений на Тайвань. В Вашингтоне действительно занялись подсчетами, для того, чтобы не допустить превышения «уровня предшествовавших лет». Но в итоге арифметические упражнения привели администрацию Рейгана к парадоксальным результатам. Так как в качестве точки отсчета был избран 1978 г., когда уровень продаж был искусственно завышен накануне «нормализации», а затем цифра в 598 млн. долларов была еще и умножена на индекс инфляции, выяснилось, что даже неукоснительно выполняя условия коммюнике, США имеют возможность продавать на Тайвань вооружений на 830 млн. долларов в год[186]. Уже 19 августа 1982 г. Рейган объявил о заключении сделки по продаже на Тайвань шестидесяти «оборонительных истребителей» общей стоимостью 622 млн. долларов. Никаких возражений на это со стороны Пекина не последовало[187]. Таким образом, фактическим следствием подписания коммюнике стало не сокращение, а увеличение американских поставок. Что касается обещанного ограничения качественного уровня поставляемого на Тайвань военного оборудования, здесь Соединенные Штаты также предприняли ряд демонстративных шагов (например, продали на Тайвань радарные комплексы E-2T, намеренно собранные из бывших в употреблении частей[188]), после чего нашли способ обойти и этот пункт: было объявлено о неизбежном включении в поставки на Тайвань новых типов вооружений по мере того, как прежние устаревали и снимались с производства. Кроме того, на остров стали продаваться американские технологии, о нераспространении которых в августовском коммюнике ничего не говорилось[189].
История с подписанием «третьего коммюнике» стала последним отголоском потрясений конца 1970-х гг. В 1982 г. «наступление» Пекина было отбито, в Китае смирились с сохранением американских гарантий Тайваню в их новой конфигурации. Теперь на характер политики США в отношении тайваньской проблемы большее влияние стало оказывать не давление со стороны КНР, а другие факторы, в первую очередь связанные с ростом значения Тайваня как самостоятельного субъекта отношений. Парадоксально, но после 1979 г. связи США с островом приобрели более «нормальный» вид, стали похожи на обычное взаимодействие двух благожелательно настроенных друг к другу партнеров. Конечно, фактор зависимости тайваньского благополучия и безопасности от политической воли Вашингтона продолжал действовать, но старая схема союзнических отношений, когда США были готовы закрывать глаза на многочисленные «грехи» КР в экономической и внутриполитической сферах, уже не работала. Тайбэю приходилось искать новые ресурсы для того, чтобы доказать свое право на существование даже в условиях, когда некоторые политики в Соединенных Штатах были склонны рассматривать остров как помеху на пути реализации американских интересов.
Экономические связи США и Тайваня не пострадали от ликвидации дипломатических отношений, товарооборот в 1980-е гг. рос бурными темпами и к 1987 г. составил 31 млрд. долларов в год[190]. Увеличивался и объем американских инвестиций на острове – за 11 лет после 1978 г. частные предприниматели Соединенных Штатов вложили в островную экономику в 2 раза больше капиталов (1,3 млрд. долларов), чем за весь период «союзнических» отношений США и КР[191]. Вместе с тем, торговый дисбаланс, который раньше практически игнорировался, теперь стал отмечаться американцами в качестве серьезной проблемы. Помимо общей тенденции более критичного отношения к Тайваню, это объяснялось еще и тем, что дефицит бюджета превратился в 1980-е гг. в одну из острейших проблем, стоящих перед правительством Соединенных Штатов. За 8 лет, с 1979 по 1987 гг., торговый дефицит США в торговле с Тайванем увеличился с 2,3 до 19 млрд. долларов[192]. Тайбэйские лидеры понимали, что в их интересах поскорее избавиться от этого источника трений, и начиная с конца 1970-х гг. пытались искусственно стимулировать американский импорт. Однако долгое время это не приносило существенных результатов. В 1986 г. американский конгресс впервые попытался вмешаться в происходящее: особый закон требовал от Тайваня (и от двух других главных источников дефицита – Японии и ФРГ) ежегодного искусственного снижения дефицита по 10%, в течение 4-х лет. На равных правах с другими участниками мирового рынка, Тайвань стал подвергаться критике США и за такие вещи, как возведение барьеров для свободной торговли и нарушение прав интеллектуальной собственности[193].
Гораздо более критично, чем прежде, американцы стали относиться в 1980т-е гг. к проблемам внутриполитического развития Тайваня. И здесь, инициатива также принадлежала конгрессу. Уже в 1982 г. в подкомитете по делам Восточной Азии комитета по международным отношениям палаты представителей прошли слушания по поводу практики авторитарного правления на Тайване. В 1983 г. сенатор К. Пэлл убедил комитет по иностранным делам сената проголосовать за резолюцию о праве тайваньского народа на самоопределение, в 1984 г. была принята резолюция, призывавшая тайваньских лидеров отменить закон о военном положении и освободить всех политических заключенных[194]. Внимание к внутриполитической ситуации на Тайване подогревалось в 1980-е гг. несколькими крупными скандалами, порожденными деятельностью тайваньских спецслужб. В июне 1981 г., после допроса секретной полицией в Тайбэе исчез, а затем был найден мертвым, гражданин США, профессор Карнеги-Мэллонского университета Чэнь Вэньчэнь, приехавший на Тайвань навестить родственников. В октябре 1984 г. на крыльце собственного дома в Калифорнии был убит Генри Лю, иммигрант с Тайваня, работавший над критической биографией Цзян Цзинго. Оба эти случая сопровождались объявлением в конгрессе специальных слушаний, в ходе которых в адрес гоминьдановского режима высказывалось много нелицеприятных вещей[195].
Параллельно с этими новыми источниками давления на Тайбэй со стороны «старого союзника», гоминьдановские лидеры были вынуждены искать адекватный ответ на «удушающую» волну мирных инициатив, которыми их с 1979 г. не переставая атаковали с материка. Уже упоминавшиеся «9 пунктов», озвученные 30 сентября 1981 г. председателем Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей КНР Е Цзяньином, содержали призыв к началу межпартийных переговоров КПК – гоминьдан, обещание наделить Тайвань после воссоединения с Китаем статусом «особого административного региона», с сохранением в неприкосновенности его социально-экономической системы, и участием гоминьдановских лидеров в правительстве объединенного Китая[196]. На Тайване эта объединительная программа сразу же была подвергнута резкой критике; в контрпредложениях, выдвинутых гоминьдановским правительством в июне 1982 г., отмечалось, что проблема заключается вовсе не в том, как поделить полномочия Китая и Тайваня в случае воссоединения, а в том, какая форма правления будет существовать в едином Китае[197]. Надо отметить, что к тому моменту у Тайбэя еще не было в руках «демократического козыря», режим на острове оставался авторитарным, и предлагаемая гоминьдановцами «форма правления» заключалась в следовании «трем народным принципам» Сунь Ятсена. Понятно, что такая позиция выглядела недостаточно прочной – во всяком случае, ожидать от Вашингтона твердой поддержки «трех народных принципов» вряд ли приходилось, и отказ от пекинского предложения легко было назвать беспочвенным упрямством.
Тем временем, в Пекине продолжали развивать идею о «специальных административных регионах». В декабре 1982 г. в новой конституции появилась соответствующая статья (ст. 31)[198]. В июне 1983 г. последовало разъяснение новой политики Дэн Сяопином, сделанное им в интервью американскому профессору Ян Лиюю (такой способ был избран ввиду отсутствия настоящего переговорного канала между КНР и Тайванем). Дэн очертил границы автономии, предлагаемой Тайваню в рамках китайских инициатив: «строй может быть разным, но в международных делах представлять Китай вправе только Китайская Народная Республика»[199]. В остальном, даже в отношении сохранения собственных вооруженных сил, Тайваню была обещана полная самостоятельность.
В 1984 г. успешно завершились англо-китайские переговоры о передаче КНР Гонконга. Идея «специальных административных регионов» или, как ее часто стали именовать «одна страна – две системы», получила первое практическое воплощение. Китайские лидеры старались не акцентировать внимание на очевидной непохожести Тайваня и Гонконга (первый являлся де-факто самостоятельным государством, второй – английской колонией) и еще больше усилили нажим на Тайбэй. Говорилось о том, что вскоре последует договоренность о передаче КНР португальского Макао, а затем наступит очередь Тайваня[200].
На предложение объединится по принципу «одна страна – две системы» Цзян Цзинго ответил «политикой трех нет»: никаких контактов, никаких переговоров, никаких компромиссов c коммунистами[201]. В интервью журналу «Шпигель» в мае 1983 г. Цзян так объяснил свое нежелание «дружить» с Пекином: «Китайская Республика несколько раз вела мирные переговоры с коммунистами и вынесла из них горький урок. Поэтому, после 1949 г. мы приняли решение больше с ними переговоров не начинать»[202]. Однако гоминьдановские лидеры конечно же понимали, что простая «страусиная» позиция позволит им продержаться от силы несколько лет. Успехи экономической реформы на материке, вкупе с брожением в тайваньской прессе, где назревало глухое недовольство политикой запретов, косвенное давление США – все это неизбежно привело бы к уступкам, которые могли оказаться вынужденно серьезными. Кроме того, после отказа США от дипломатического признания КР, ее позиции на мировой арене, серьезно пошатнувшиеся еще в начале 1970-х гг., подверглись дальнейшему ослаблению. После потрясения, вызванного событиями 1971 и 1972 гг. Тайбэй попытался внести коррективы в свой внешнеполитический курс, чтобы как-то компенсировать утраченное. Уже тогда было решено приступить к созданию неофициальных представительств по экономическим и культурным связям в тех странах, которые предпочли поддерживать официальные дипломатические отношения с КНР, а не КР. При этом, министр иностранных дел Чжоу Шукай, на пресс-конференции в апреле 1972 г. заявил, что правительство КР не исключает возможности открытия подобных представительств и в социалистических государствах, кроме КНР, С. Кореи и Вьетнама - заклятых врагов КР [203]. Интересно, что гоминьдановский министр не включил в этот список СССР: по некоторым сведениям, Чжоу Шукай и некоторые другие тайбэйские лидеры в это время всерьез рассматривали вариант перехода под «ядерный зонтик» Москвы, ввиду очевидного крена Вашингтона в сторону Пекина[204]. Шли разговоры о возможности создания на Пескадорских островах базы советского тихоокеанского флота. Тайбэй даже выдал разрешение на проход через Тайваньский пролив советской военной эскадры – впервые с 1949 г[205]. Однако скоро заигрывание с Москвой прекратилось, в мае 1972 г. при формировании правительства Цзян Цзинго Чжоу Шукай был лишен своего поста и КР сохранила преимущественную ориентацию на Соединенные Штаты.
К началу 1975 г. КР удалось сохранить дипломатические отношения всего лишь с 31 государством, тогда как «неофициальные контакты» поддерживались с народами 114 стран[206]. После 1 января 1979 г. Тайбэю пришлось переводить в «неофициальный» режим работы и свое вашингтонское посольство. Но это было не самым неприятным последствием решения, принятого администрацией Картера. Отказ от дипломатических отношений с КР даже ее главного союзника подтолкнул ведущие международные финансовые организации к изгнанию Тайваня из своих рядов. В 1980 г. Международный валютный фонд, Всемирный банк, Ассоциация международного развития предпочли иметь дело с пекинским, а не тайбэйским режимом. Как мы помним, несмотря на достаточно гибкую политику, проводимую с начала 1970-х гг., лидеры КР по-прежнему отказывались даже обсуждать возможность дипломатического признания тех государств, или членства в тех международных правительственных организациях, которые имели официальные связи с Пекином. В 1980-е гг. стало окончательно ясно, что подобная позиция ведет Тайвань к внешнеполитическому краху.
Чтобы не допустить худшего сценария, высшее тайваньское руководство приняло решение ускорить процесс демократизации, вызревавший на острове с конца 1960-х гг. и использовать еще более гибкие подходы при разработке внешней политики КР. В случае превращения в демократическое государство, Тайвань приобретал важнейшее преимущество в противостоянии с КНР, где несмотря на определенные экономические успехи продолжал существовать жесткий политический режим. Кроме того, подобные реформы приводили в соответствие социально-экономические и политические структуры тайваньского общества, что, согласно «теории модернизации» являлось объективно необходимым. Что же касается корректировки внешнеполитического курса, она должна была обеспечить компенсацию за утраченные в1970-е – начале 1980-х гг. позиции в международном сообществе.
Главными «недемократическими» чертами политического строя Тайваня к середине 1980-х гг. были: отсутствие полноценных выборов в органы власти высшего и среднего уровней, запрет на создание новых политических партий, ограничения свободы слова, права жителей Тайваня на свободу перемещения, сохранение привилегированной позиции меньшинства материковых китайцев по сравнению с коренными обитателями острова. С приходом Цзян Цзинго на пост премьер-министра в 1972 г. некоторые послабления осуществлялись практически постоянно, однако вплоть до рассматриваемого периода ни одна из названных проблем полностью решена не была. Совпадение во времени «мирного наступления» КНР с началом принятия более решительных мер, указывает на взаимосвязь этих двух процессов.
В 1984 г., во время избрания на очередной шестилетний президентский срок, Цзян Цзинго пригласил на пост вице-президента Ли Дэнхуэя, коренного тайваньца по происхождению. В конце 1985 г., в новогоднем телеобращении, тайваньский лидер заявил, что следующий президент КР не будет принадлежать к семейству Цзянов. Это означало, что Цзян Цзинго, которому к тому моменту исполнилось 77 лет, фактически называл коренного тайваньца Ли Дэнхуэя своим официальным преемником[207].
В марте 1986 г., на 3-м пленуме ЦК гоминьдана 12-го созыва было принято решение о создании специальной комиссии, которая должна была изучить вопрос об отмене временных статей конституции и военного положения. Тогда же руководство гоминьдана согласилось вступить в переговоры с группой оппозиционных политиков, объединившихся перед предстоящими в декабре 1986 г. выборами в провинциальное собрание. Оппозиционеры, почувствовав, что режим готов к уступкам, решили пойти ва-банк и объявили 26 сентября о создании Демократической прогрессивной партии (ДПП). Несмотря на противозаконность этой акции, карательных мер не последовало, благодаря соответствующим указаниям, полученным спецслужбами лично от Цзян Цзинго. В интервью, данном «Вашингтон пост», Цзян сказал, что создание новых партий больше не будет рассматриваться как преступление, в случае если эти партии намерены соблюдать конституцию, не выступать в поддержку коммунистов и не призывать к независимости Тайваня. 14 июля 1987 г. было объявлено о прекращении действия закона о военном положении, с заменой его на закон о национальной безопасности, гораздо более либеральный, хотя и далекий от американского демократического стандарта. В октябре 1987 г. первая серия реформ завершилась отменой запрета на посещение материка всеми тайваньцами, кроме занимающих официальные посты и военных.
В Соединенных Штатах известия, поступавшие с Тайваня, восприняли с большим воодушевлением. Конгресс в конце 1987 г. проголосовал за поправку к закону «О финансировании госдепартамента», в которой специально предписывал этому органу исполнительной власти «поощрять движение к демократии на Тайване». Сенаторы К. Пэлл, Э. Кеннеди, конгрессмены С. Солартц и Д. Лич объявили о создании комитета «В поддержку демократии на Тайване»[208]. Однако говоря о тайваньской демократии, американские политики акцентировали внимание на необходимости обеспечения права на самоопределение народа Тайваня. В этом отношении, как мы видели, к концу 1987 г. еще не было достигнуто очевидного прогресса и агитация за независимость острова по-прежнему могла привести тайваньца к аресту и суровому наказанию. Однако демократизация политической жизни Тайваня уже получила мощный импульс, и после смерти Цзян Цзинго в январе 1988 г., и прихода к власти Ли Дэнхуэя, реформы быстро вышли на качественно новый уровень.
Параллельно с внутриполитической демократизацией (призванной усилить идеологический аспект американского вовлечения) и началом «разрядки» в отношениях с материком (служащей для нейтрализации пекинского «мирного наступления»), власти КР предприняли в 1980-е гг. ревизию некоторых основополагающих внешнеполитических установок, что должно было предотвратить окончательное разрушение системы связей Тайваня с главными международными культурными, экономическими, политическими институтами и мировым сообществом в целом.
Уже в 1984 г. тайваньские лидеры сочли возможным пойти на компромисс и послать делегацию на Олимпийские игры, отказавшись от использования флага, гимна и даже названия «Китайская Республика», в соответствии с требованиями КНР, предъявленными Международному Олимпийскому Комитету. Тайваньские спортсмены выступили на состязаниях в качестве представителей «Китайского Тайбэя»[209]. Однако в вопросах межгосударственных отношений гоминьдановское руководство в это время еще сохраняло жесткость: когда в 1984 г. Суринам выразил желание установить дипломатические отношения с КР, в Тайбэе выдвинули условие – порвать официальные связи с Пекином. Когда власти Суринама отказались это сделать, тайваньский МИД заявил, что в таком случае стремление Парамарибо к официальным связям с Тайбэем не может быть реализовано[210]. В 1986 г. на Тайване разгорелись жаркие споры по поводу того, стоит ли КР продолжать работу в Азиатском банке развития (АБР) по «олимпийской» формуле (то есть под условным названием) после принятия в эту организацию КНР. Временно, было решено не уходить из АБР, но и не принимать активного участия в его деятельности[211]. КР продолжала следовать подобной тактике вплоть до прихода к власти Ли Дэнхуэя. Компромиссы в международных организациях допускались, но полностью исключались в двухсторонних отношениях.
События 1980-х гг. показали, что новая модель американского вовлечения в тайваньскую проблему являлась достаточно устойчивой, даже в условиях острой заинтересованности Вашингтона в стратегическом партнерстве с Пекином. Вместе с тем, история с подписанием «третьего коммюнике» свидетельствовала о возможности дальнейшего ослабления американских гарантий Тайваню.
Озабоченность конгресса проблемой надежности американских обязательств продолжала выполнять в 1980-е гг. стабилизирующую функцию, нейтрализовать некоторые откровенно «антитайваньские» инициативы администрации. При этом, конгресс гораздо более жестко, чем раньше, стал акцентировать внимание на особых американских интересах в рамках экономических отношений США – Тайвань, и на ситуации с соблюдением прав человека и демократическими свободами на Тайване.
Осознание гоминьдановскими лидерами зависимости благополучия КР от позиции американского конгресса, стало одним из существенных факторов, приведших к ускорению процесса демократических преобразований на Тайване. В Тайбэе стремились дополнить моральный аспект благожелательного отношения конгрессменов (как к старому союзнику), идеологическим (как к демократическому режиму). В процессе начавшегося реформирования быстро оказалась затронута не только сфера внутренней политики, но и тайваньская дипломатия, и в особенности ее «материковая» составляющая. Тайвань из пассивного «антикоммунистического бастиона» стал превращаться в самостоятельного игрока на политической сцене, что вскоре неизбежно должно было привести к явному противоречию: США, отказавшиеся от союзнических отношений с Тайбэем, вынуждены были их де-факто осуществлять, так как в условиях реализации КР смелых политических инициатив даже гарантии безопасности, предоставлявшиеся Вашингтоном, воспринимались в качестве косвенного одобрения действий тайваньских лидеров. То, как руководство Соединенных Штатов пыталось выйти из этой непростой ситуации, и как развитие событий на Тайване, в Китае и в мировой политике создавало все новые и новые затруднения для американских дипломатов, станет предметом нашего рассмотрения в следующей главе.
[1] Против американской оккупации Тайваня… С. 9.
[2] Kerr G. Op. cit. P. 408.
[3] Schaller M. Op. cit. PP. 141-142.
[4] Кулик Б.Т. США и Тайвань против КНР. 1949-1952.Новые архивные материалы // Новая и новейшая история, 1995, № 5. С. 31
[5] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 32.
[6] Кулик Б. Т. Указ. cоч. С. 31
[7] Kerr G. Op. cit. P. 417.
[8] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. PP. 68-69.
[9] Выступая в конгрессе после отставки, Макартур заявил, что «потеря Тайваня отодвинет наши западные границы назад до побережья Калифорнии, Орегона и Вашингтона» (Clough R. Op. cit. P. 58 ).
[10] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 33.
[11] Kiyoshi Ito. Op. cit.
[12] Jacoby N. U.S. aid to Taiwan. N.Y.: Praeger, 1966. P. 118.
[13] Ibid.
[14] Кулик Б. Т. Указ. cоч. С. 21
[15] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 64.
[16] Ibid. PP. 65-66.
[17] Li K.T. The evolution of policy behind Taiwan’s development success. New Haven: Yale University Press, 1988. P. 55.
[18] Clough R. Op. cit. P. 97.
[19] Меликсетов А. Г. Социально-экономическая политика Гоминьдана в Китае. 1927 – 1949 гг. М.: Наука, 1977. С. 211.
[20] Riggs F. Formosa under Chinese Nationalist rule. New York: Macmillan, 1952. Р. 51.
[22] U.S. Department of State Bulletin. Vol. XXVII, No. 711, Feb. 9, 1953.
[23] Sino-American relations, 1945-1955. Р. 205.
[24] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 36.
[25] Мирошников С.Н. Политика США в отношении республики Китай. 1953 – 1955 гг. Автореферат диссертации на соискание степени кандидата исторических наук. Томск, 1997. С. 10.
[26] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 40
[27] Ibid.
[28] Mutual defence treaty between the U.S. and the R.O.C. //The Taiwan experience, 1950-1980 / edited by James C. Hsiung and others. Columbus (Oxio): 1983. PP. 395-397.
[29] Мирошников С.Н. Указ. соч. С. 11-12.
[30] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 48; The Taiwan experience. P. 384
[31] Sino-American relations, 1945-1955. Р. 205; Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. PP. 48-49.
[32] Sino-American relations, 1945-1955. Р. 203.
[33] San Francisco Peace Treaty // Taiwan Documents Project (http://newtaiwan.virtualave.net).
[34] Treaty of peace between the R.O.C. and Japan // The Taiwan experience. PP. 392-394.
[35] Арсеньева Г. Указ. соч. С.10, 40; Sino-American relations, 1945-1955. Р. 203.
[36] Sino-American relations, 1945-1955. Р. 207.
[37] Clough R. Op. cit. P. 142.
[38] Ibid.
[39] Усов В. Указ. соч. С. 120 – 121.
[40] Мирошников С.Н. Указ. соч. С. 11.
[41] Усов В. Указ. соч. С. 122.
[42] Новейшие исследования китайских архивов показали, что Мао принял решение о переходе к активным действиям сразу же после того, как узнал, что в Договоре о взаимной обороне ничего не говорится об участии США в обороне «прибрежных островов» (Chang G., He Di. The absence of war in the U. S.-China confrontation over Quemoy and Matsu in 1954–1955 // American Historical Review. December, 1993. No. 98. P. 1513).
[43] Усов В. Указ. соч. С. 122.
[44] Арсеньева Г. Указ. соч. С. 14–15.
[45] U.S. congressional authorization for the president to employ the armed forces of the United States to protect Formoza, the Pescadores and related positions and territories of that area, January 29, 1955 // The Taiwan experience. P. 431.
[46] Арсеньева Г. Указ. соч. С. 13.
[47] Усов В. Указ. соч. С. 122.
[48] Дачэнь был взят НОАК 13 февраля, в тот же день под контроль коммунистов перешли острова Пишань и Юйшань. Несколько позже был взят остров Наньцзишань. На штурм Цзиньмэнь и Матцу Пекин в 1955 г. так и не решился (Усов В. Указ. соч. С. 121).
[49] Sino-American relations, 1945-1955. Р. 206.
[50] Доступные сегодня материалы неопровержимо свидетельствуют, что атака на Цзиньмэнь, в неминуемости которой Даллес был абсолютно убежден в марте 1954 г., в действительности не планировалась и была невозможна из-за отсутствия у НОАК необходимых ресурсов (Chang G., He Di. Op. cit. Р. 1518).
[51] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 41.
[52] Арсеньева Г. Указ. соч. С. 15.
[53] По некоторым сведениям, именно с этого момента в КНР приступили к активной работе по приобретению собственного ядерного оружия (Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 41).
[54] Мирошников С.Н. Указ. соч. С. 15.
[55] Там же. С. 13–14.
[56] Clough R. Op. cit. P. 152.
[57] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 41.
[58] Арсеньева Г. Указ соч. С. 15.
[59] Там же.
[60] Chang J. Op. cit. P. 30.
[61] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 42.
[62] На подготовку и экипировку американского солдата требовалась сумма порядка 5 тысяч долларов. Тот же результат для солдата-гоминьдановца можно было достичь затратив всего 300 долларов (Ibid. P. 62.)
[63] Арсеньева Г. Указ. соч. С. 19.
[64] Bachrack S. The committee of one million: “China lobby” politics, 1953–1971. N.Y.: Columbia university press, 1976. PP. 60–61
[65] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 46.
[66] О современном международном положении и внешней политике КНР. Выступление Премьера Государственного Совета и министра иностранных дел КНР Чжоу Энь-лая на третьей сессии Всекитайского собрания народных представителей первого созыва 30 июля 1955 года // Против американской оккупации Тайваня… С. 37; О современном международном положении, внешней политике КНР и об освобождении Тайваня. Выступление Премьера Государственного Совета и министра иностранных дел КНР Чжоу Энь-лая на третьей сессии Всекитайского собрания народных представителей первого созыва 28 июня 1956 года // Там же. С. 43.
[67] Chang J. Op. cit. P. 130
[68] Усов В. Указ. соч. С. 123.
[69] Бурлацкий Ф.М. Мао Цзэдун: «наш коронный номер это война, диктатура». М.: Международные отношения, 1976. С. 156–157.
[70] Усов В. Указ. соч. С. 124.
[71] U.S. Secretary of State Dulles’s Statement on the Taiwan Strait, September 4, 1958 // Taiwan experience, 1950-1980 / Ed. by J.C. Hsiung and others. Columbus (Ohio), 1983. P. 432.
[72] Арсеньева Г. Указ. соч. С. 21.
[73] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 260. По сообщениям советских авторов, авианосцев было не 6, а 7 (Капица М.С. КНР: три десятилетия – три политики. Москва: Издательство политической литературы, 1979. С. 206 ).
[74] Правда. 1958. 9 сент.
[75] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 72.
[76] Ibid. P. 43.
[77] Усов В. Указ. соч. С. 125.
[78] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 43.
[79] Усов В. Указ. соч. С. 126.
[80] Там же. С. 125.
[81] Clough R. Op. cit. P. 156.
[82] Ibid. Р. 157.
[83] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 47.
[84] Арсеньева Г. Указ. соч. С. 24.
[85] New York Times. November 1, 1959. P. 27.
[86] Арсеньева Г. Указ. соч. С. 36.
[87] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 50.
[88] Ibid. PP. 49–50.
[89] Public papers of the presidents: John F. Kennedy, 1962. Washington, D.C.: GPO, 1963. PP. 276–277, 509–510.
[90] Clough R. Op. cit. P. 157. Впервые Чан официально отказался от использования силы против КНР еще в 1958 г. См.: Joint ROC – U.S. Communiqué. October 24, 1958 // America and island China : a documentary history // edited by Stephen P. Gibert, William M. Carpenter. Lanham : University Press of America, 1989. PP. 97–99.
[91] Арсеньева Г. Указ. соч. С. 25.
[92] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 97.
[93] Ibid. P. 104.
[94] Schaller M. Op. cit. P. 170.
[95] Kusnitz L. Public opinion and foreign policy: America’s China policy, 1949–1979. Westport, Conn.: Greenwood press, 1984. P. 117.
[96] Li K.T.Op. cit. P. 123.
[97] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 109.
[98] Ibid. P. 111.
[99] Nixon R. Asia after Viet Nam // Foreign Affairs. Vol. 46, No. 1 (October). P. 102.
[100] Lasater M. Op. cit. P. 23.
[101] Vadney T.E. The world since 1945. London: Penguin Books, 1992. P. 333.
[102] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 102.
[103] Chang J. Op. cit. P. 31.
[104] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 102.
[105] Арсеньева Г. Указ. соч. С. 46.
[106] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. PP. 104, 113.
[107] Арсеньева Г. Указ. соч. С. 58.
[108] Chang J. Op. cit. P.32.
[109] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 104.
[110] Киссинджер пообещал китайским лидерам, что дипломатическое признание КНР Соединенными Штатами обязательно произойдет после переизбрания Никсона на второй срок в 1972 г. (Ibid) .
[111] U.S. Department of State Bulletin. Vol. 65, July-September, 1971. P. 121.
[112] The joint U.S. – China communiqué, Shanghai, February 27, 1972 // America and island China. PP. 113-114.
[113] В тексте Шанхайского коммюнике отсутствовала единая согласованная позиция США и КНР. Стороны пришли к выводу, что после констатации факта установления отношений, они просто изложат собственное понимание ситуации, в том числе и несовпадавшие точки зрения.
[114] Chang J. Op. cit. P. 103.
[115] Kissinger H. White House years. Boston: Little Brown and Company, 1979. P. 783.
[116] Dreyer J. China’s attitude toward the TRA / Prepared for presentation at the international conference on United States – Taiwan relations: Twenty Years after the TRA. Taipei, April 9-10, 1999 // Taiwan Security Research (http://taiwansecurity.org/IS/IS-Dreyer.htm).
[117] В Шанхайском коммюнике КНР по-прежнему отказывалась признать принцип мирного разрешения тайваньского спора, тайваньская проблема называлась внутренним делом Китая и Пекин оставлял за собой право использовать для ее разрешения любые средства, в том числе военные (The joint U.S. – China communiqué, Shanghai, February 27, 1972. Р. 113).
[118] Своего пикового значения в 10 тысяч человек контингент американских вооруженных сил на Тайване достиг в 1970 г. (Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 111).
[119] Lasater M. Op. cit. P.23; Арсеньева Г. Указ. соч. С. 56.
[120] Арсеньева Г. Указ. соч. С. 57.
[121] Там же. С. 72.
[122] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. P. 247.
[123] Ibid. P. 104.
[124] The “Albanian” resolution // America and island China. P. 104: The “Important question” resolution // Ibid. P.105; The “Dual representation” resolution // Ibid. PP. 105-106.
[125] Chang J. Op. cit. PP. 33-34.
[126] Арсеньева Г. Указ. соч. С. 61-62.
[127] Chang J. Op. cit. P. 69.
[128] В 1971 г. товарооборот между США и Тайванем составил 1, 61 млрд. долларов, причем с 1969 г. Тайвань имел положительный торговый баланс (Ibid. P. 38; Арсеньева Г. Указ. соч. С. 117).
[129] Там же. С. 117.
[130] В январе 1976 г. умер Чжоу Эньлай, в сентябре того же года – Мао Цзэдун.
[131] Даже в 1978 г. товарооборот США - КНР составил всего 1 млрд. долларов, тогда как объем торговли между США и Тайванем достиг в это время 7,2 млрд. долларов (Chang J. Op. cit. P. 78).
[132] Ibid. P. 36.
[133] Lasater M. Op. cit. P. 27.
[134] Арсеньева Г. Указ. соч. С. 125-126.
[135] Shen J. The U.S. and Free China: how the U.S. sold out its ally. Washington, D.C.: Acropolis Books, 1983. PP. 181-182.
[136] …Repeal of the Formosa resolution // America and island China. P. 115.
[137] China : U.S. policy since 1945. Р. 215.
[138] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. Р. 145.
[139] В 1974-1977 гг. США продавали на Тайвань оружия на сумму 200-300 млн. долларов в год, тогда как военная помощь в последний год ее предоставления (1973) составила всего 100 млн. долларов (Ibid. P. 146).
[140] Bachrack S. Op. cit. PP. 274-275.
[141] Заключение в 1973 г. парижских соглашений по Вьетнаму рассматривалось многими как явное предательство Южного Вьетнама Соединенными Штатами. Негативное воздействие этого события на репутацию США было настолько велико, что в Вашингтоне стали с повышенной осторожностью относиться к подобным решениям, чтобы не допустить окончательной деградации американского внешнеполитического имиджа. Это было с удовлетворением отмечено в Тайбэе, гоминьдановские лидеры даже несколько успокоились, утверждая, что по крайней мере в 1973 г. им ничего не грозит, так как «больше одного союзника в год Соединенные Штаты уж точно сдавать не станут» (Shen J. Op. cit. PP. 184-185).
[142] Chang J. Op. cit. P. 145.
[143] Арсеньева Г. Указ. соч. С. 133.
[144] Там же. С. 129.
[145] Dreyer J. Op. cit. (http://taiwansecurity.org/IS/IS-Dreyer.htm).
[146] Chang J. Op. cit. P. 149.
[147] Vance C. Hard Choices. N.Y. Simon and Schuster. 1983. P. 79.
[148] Feldman H. Testimony on hearings marking the twentieth anniversary of the Taiwan Relation Act // Heritage Foundation. (http://www.heritage.org/library/testimony/test032599.html).
[149] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. Р. 132.
[150] Ibid. P. 131.
[151] Chang J. Op. cit. P. 39.
[152] Joint communiqué on the establishment of diplomatic relations between the U.S. and the PRC. December 15, 1978 // America and island China. PP. 201-203; Diplomatic relations between the U.S. and PRC. U.S. Statement. December 15, 1978 // Ibid. P. 203.
[153] Dreyer J. Op. cit. (http://taiwansecurity.org/IS/IS-Dreyer.htm).
[154] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. Р. 132.
[155] Lasater M. Op. cit. P. 31.
[156] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. Р. 134.
[157] Ibid. PP. 132; 136-137.
[158] Feldman H. Op. cit. (.http://www.heritage.org/library/testimony/test032599.html).
[159] Yates S. The Taiwan Relations Act after 20 years: keys to past and future success // Heritage Foundation. April 16, 1999. (http://www.heritage .org/library/backgrounder/bg 1272.html).
[160] Taiwan Relations Act. April 10, 1979. PL 96-98 // America and island China. P. 223.
[161] Ibid.
[162] Ibid. PP. 225-227.
[163] Ibid. P. 224.
[164] Dreyer J. Op. cit. (http://taiwansecurity.org/IS/IS-Dreyer.htm).
[165] Yang P. From strategic ambiguity to three noes: the changing nature of the U.S. policy toward Taiwan / Paper presented at the conference “U.S and its allies”, Tel Aviv, Israel, November 9-11, 1998 // Taiwan Security Research. http://www.taiwansecurity.org/TS/TS-Yang-2.htm
[166] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. Р. 136.
[167] Washington Post. April 24, 1980. A 1-2.
[168] Republican platform statement regarding Taiwan. August, 1980 // America and island China. P. 272.
[169] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. Р. 149.
[170] Ibid. PP. 137-138.
[171] Согласно наблюдениям М. Ласатера, А. Хейг коренным образом заблуждался, рассчитывая на неослабевавшую заинтересованность Пекина в союзе с США против СССР. После ввода советских войск в Афганистан, китайские лидеры пришли к выводу об ослаблении «угрозы с севера», так как для Москвы главным врагом в Азии теперь становились США вместо КНР. При этом, стремление США к «наведению порядка в Азии» после декабря 1979 г. представляло непосредственную угрозу и для Китая (Lasater M. Op. cit. P. 46). Далее, Ласатер показывает, как начиная с 1980 г. шло постепенное улучшение советско-китайских отношений, абсолютно незамеченное Вашингтоном, который продолжал делать ставку на Пекин (Ibid. PP. 46-48).
[172] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. Р. 148.
[173] Lasater M. Op. cit. P. 44.
[174] Ibid. P. 45.
[175] Ibid.
[176] Dreyer J. Op. cit. (http://taiwansecurity.org/IS/IS-Dreyer.htm).
[177] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. Р. 149.
[178] No sale of advanced fighter aircraft to Taiwan // America and island China. P. 293.
[179] Dreyer J. Op. cit. (http://taiwansecurity.org/IS/IS-Dreyer.htm).
[180] Letter from president Reagan to the Vice Chairmen of the Chinese communist party (Deng). April 5, 1982 // America and island China. PP. 296-297; Letter from president Reagan to Chinese Primier Zhao. April 5, 1982 // Ibid. PP. 297-298.
[181] «Шесть гарантий» включали в себя следующие обещания американского правительства: 1) США не пойдут на установление твердой даты окончания поставок вооружений на Тайвань; 2) США не станут проводить с Пекином предварительных консультаций по поводу таких поставок; 3) США не будут выступать в роли посредника между КНР и Тайванем; 4) США не пойдут на пересмотр положений ЗОТ; 5) США не изменят свою позицию в отношении статуса Тайваня; 6) США не будут принуждать Тайбэй к началу переговоров с Пекином (Yates S. Promoting freedom and security in U.S. – Taiwan policy. October 13, 1998 / Heritage Foundation. (http://www.heritage.org/library/backgrounder/bg1226es.html).
[182] U.S. – China joint communiqué. August 17, 1982 // America and island China. P. 313.
[183] Dreyer J. Op. cit. (http://taiwansecurity.org/IS/IS-Dreyer.htm).
[184] Lasater M. Op. cit. P. 56. В коммюнике китайская сторона заявляла, что «…предложения из 9-ти пунктов, сделанные Китаем 30 сентября 1981 г. (в этих предложениях излагалась развернутая программа автономии Тайваня, в случае его согласия на мирное воссоединение с материком – И. Ц.), представляют собой еще один существенный шаг в рамках фундаментальной политики мирного разрешения тайваньской проблемы» (…). Из этой фразы, по мнению американских дипломатов, следовало, что Пекин называет «мирное разрешение» тайваньской проблемы своей «фундаментальной политикой». Предварив перечисление своих уступок фразой «имея в виду заявления, сделанные выше», американцы подчеркивали взаимосвязь между следованием Пекина политике «мирного разрешения» и обещанными ограничениями поставок оружия на Тайвань.
[185] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. Р. 139.
[186] Ibid. P. 140.
[187] Hinton H. The Republic of China on Taiwan since 1949 // America and island China. P. 17.
[188] Ford S. America’s illogical rules make for dangerous policy in the Taiwan Strait // Taiwan Security Research (http://taiwansecurity.org/IS/IS-Ford-9902.htm).
[189] Dreyer J. Op. cit. (http://taiwansecurity.org/IS/IS-Dreyer.htm).
[190] Taiwan trade with the United States // America and island China. P. 191.
[191] Prybyla J. Economic relations // America and island China. P. 57.
[192] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. Р. 170.
[193] Ibid. PP.170,172.
[194] Ibid. P. 183.
[195] Ibid. PP. 153, 183.
[196] Энциклопедия нового Китая. С. 186.
[197] Lasater M. Op. cit. P. 123.
[198] Энциклопедия нового Китая. С. 180-181.
[199] Дэн Сяопин. Основные вопросы современного Китая. Перевод с китайского. М.: Политиздат, 1988. С. 25.
[200] Соглашение о передаче Макао КНР в 1999 г. было достигнуто в апреле 1987 г.
[201] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. Р. 249.
[202] Lasater M. Op. cit. P. 124.
[203] Арсеньева Г. Указ. соч. С. 75.
[204] Clough R. Op. cit. P. 164.
[205] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. Р. 127.
[206] Арсеньева Г. Указ. соч. С. 95.
[207] Здесь, и далее при характеристике процесса демократических преобразований на Тайване автор использовал результаты собственного исследования: Цветков И. А. Эволюция авторитарного режима на Тайване. Дипломная работа. РГПУ им. А. И. Герцена (рукопись). 1996.
[208] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. Р. 182.
[209] Shaw Yu-ming. Taiwan: a view from Taipei // Foreign Affairs. Summer, 1985. P. 1054.
[210] Tucker N. Taiwan, Hong Kong, and the United States. Р. 163.
[211] Lasater M. Op. cit. PP. 138-139.